Подпись: СКАЗКИ
для
господина Ли

 

 

 

   

 

 

 

 

 

   

 

 

 

 

 

    

   

 

 

сказки для детей и взрослых

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


*                            *

Подпись: * СКАЗКИ
ДЛЯ АЛЬБИНЫ *

                                                                                                          

*                                   *        

*                                   *

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


        к а з к а  п р о  с л о н а

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

            

    жил-был слон. Однажды он шел за городом: там был пустырь, столб, заборчики и бумажки валялись. Он  шел, и в тумане все думали, что это машина грузовая, накрытая брезентом. И кроме того все были заняты:  один пил чай, другой читал газету, третий радио крутил, музыку искал. А слон шел за городом по пустырю. И вдруг в одном

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


месте его увидела девочка с балкона. Он как раз рядом проходил. И они встретились глазами, и слон остановился.

 

 

-Ты слон, - сказала девочка.

-Да, - молча,  глазами сказал слон.

- И куда ты идешь?

-Я иду в Африку. 

 

 

 

 


 

 

 

-Принеси мне из Африки бананов, - сказала девочка.

-Хорошо, - сказал слон, - а еще чего?

-А еще, обезьяну  и крокодила.

-Хорошо, значит: бананов, обезьяну и крокодила.

-Да, - сказала  девочка, -  и еще красивых разно­цветных  птиц привези с собой. 

-Хорошо, - сказал слон, - значит: бананов, обезь­яну, крокодила и нарядных красивых птиц. Ну, я пошел. А может еще чего? 

-Да, еще все цветы и все горы принеси  оттуда.

-Хорошо.  А  может еще чего-нибудь?  

 

 

 


 


 

-Да, всю Африку принеси и Америку.

-Хорошо, принесу. Может еще чего-нибудь? Ты уж все перечисляй, а я пока сяду, посижу,  - сказал слон.

 

 

 


 


 

 

-Вообще все принеси, что есть на свете, - сказала  девочка.  

-Хорошо,  - сказал слон, - все  принесу. Но куда мы все это положим? И Африка большая и Америка. Они около дома не  уместятся.

-Ну, тогда они  пусть  лежат, где лежали. Ты только пойди, посмотри, все ли на месте?

 

 


-

 

 

-Хорошо, посмотрю,  -  сказал слон.

-А мне обо всем расскажешь.

-Ладно. Но если я буду перечислять ...все, что есть

на свете, на это уйдет  вся моя жизнь и твоя. А тебе еще надо попрыгать и вырасти большой. Что же мы будем делать? Может, не все рассказывать?

-Ладно, ты просто приходи, и мы еще раз посмотрим друг другу в глаза, хорошо?

-Да, обязательно, - сказал слон.

-А мне принеси, что принесешь, что захочешь.

-Хорошо, -  сказал слон, - я тебе принесу один маленький цветочек   .

 


 

 

C

       к а з к а  п р о  м ы ш к у

 

 

 

     мышка  упала  в банку и ее мальчик  накрыл крышкой, чтобы она не выскочила. Тогда мышка подумала:  сейчас я ему  сказку расскажу.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


         Мальчик подумал: интересно, что это за ска­зка? И приблизил лицо к банке, и даже нос сплю­щил о стекло. Сказку я расскажу про дерево – по­ду­мала мышка. И мальчик решил: пойду-ка по­смо­трю на это дерево - и побежал на улицу, а кры­шку забыл закрыть.                                                     

                А мышка подумала: если он сам решил посмотреть на дерево, зачем ему сказка? и вы­прыгнула из  банки,  и  побежала по своим делам.

 

 

 



 

 

 

 

 


                   к а з к а

                            п р о

 

  в л а с т н о   н а д у т о е   л и ц о

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


     Властно-надутое-лицо сидело в кресле. Оно любило поесть. И еще оно любило что бы на него долго смотрели. Но оно должно было каждый день ходить на работу.

     Однажды это Власно-надутое-лицо шло по поляне и выскочило Шертстяное-лицо и защелкало острыми зубами. А с языка бежала слюна.

Испугалось толстое лицо человека, а шерстяное лицо волка еще ближе приблизилось.

И тогда сказало Власно-надутое-лицо человека этому волку:

-Не ешь меня. Я начальнику своему скажу, и он рассердится, и всех вас волков переловят. Ни одной шерстяной морды не останется за городом.

   А волк сказал:

-Нет, съем.

    И съел этого толстого человека с властным лицом надутым. И у него в животе весь жир пропал (его волк съел) а худой человек вылез у него из-под хвоста, спрыгнул и бежать от туда, прибежал на работу и ему все рады: он уже не важный и толстый, а добрый и грустный .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


        к а з к а

                  п р о

ч е л о в е к а   у   к о т о р о г о   о д н а  

р у к а   б ы л а  л у ч ш е   д р у г о й,  а  

     г о л о в а   е щ е   л у ч ш е

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

       жил-был человек. Начнет есть, и если торо­пится, хвать вилку и не той рукой, а она падает, и все брюки в масле. И он пока ее чистит, уже так опаздывает, куда торопился, что даже и не отправлялся, а спать ложился до следующего дня и на ночь поесть старался, чтобы утром голодным уйти, но хоть не опоздать. Вот всегда забывал он, когда торопился, что его правая рука лучше левой. Да, ну его!

     Но вот если он не опаздывает, то вспоминает, что правая рука у него лучше левой и хватает вилку  правой изо всех сил и ест, и брюки не пачкает. Ногами он думать не умел, и руками думать не умел, а головой умел - таким образом, голова у него была лучше, чем его руки и ноги... Да, ну его! Надоел  .

 

 

 

 


10

 
 

 

 

 

 

 


c к а з к а

 

                 п р о

б у к в у   к о т о р у ю   в ы с т и р а л и

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


    В зяли букву и понесли ее в таз с водой. Уже там и мыло, и щетка приготовлена - а-то еще сбежит, пока за мылом будут ходить, и что же тогда? Без буквы? Заикаться всем что ли? Начнут слова говорить, а буквы нету. Например - «А», выкинуть ее из слова «абажур». А теперь скажите: «потуши абажур», «потуши бжур» получится, а если «и» - то:  «потуш абажур» получится. А если «ж» - то: «потущи абаур» получится. А если «р»- то: «потуши абажу»... Так что стирали букву в тазике, заранее приготовив щетку и мыло - а-то сбежит и как начнут все заикаться. Если буква «к»  сбежит то будут все «заиаться»!

     Ну вот понесли ее в тазик, намылили и пости­рали и повесили сушиться. А ветром ее утащило. Искали ее, не нашли. Расстроились, стали слова перебирать, но вроде все хорошо. Все слова нормальные... А это, оказывается, запасная буква была. С тех пор буквы не стирают, не купают, не намыливают мылом. А просто прежде чем за буквы браться - сами руки моют и даже зубы чистят: а потом пишут чего-нибудь или говорят, что хотят  .

 

 

 

 

 

Cк а з к а

                    п р о

с т о л   к о т о р ы й   к а ж д ы й   д е н ь  

          д а в а л   р а з н у ю   е д у

 

 

 


    

 

На одной улице, в одном городе стоял дом N7, в котором был стол, очень необычный: каждый день он давал сам еду (и разную !). Хозяева ели, удивлялись, а от куда что бралось не знали. Может быть если Альбина вырастет, она расскажет эту историю до конца: где, у кого и как это все получалось .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


     Расходились девочки, после того как играли около дома. Все ушли. А одна забыла, где ее дом.

     Стала вспоминать и думает:

     Хрустальный может быть у меня дом? Нет, это дом Ивана Царевича.

  

Ах, может на курьих ноках? тогда мне в лес надо идти. Нет-нет, это дом Бабы Яги.

     Может быть мой дом ... ох, даже не помню какой, так и его искать не знаю где ... Нет, этот дом не из сказки даже, а из книжки.

      В это время вышел великан из леса и пошел по земле. А из пещеры Змей-Горыныч вылез и пополз. А она стоит бедная.

 

     Думала-думала, но тут скрипнуло что-то, и она услышала мамин голос из окошка:

-Альбина! Иди ... марш домой!

     И она побежала в подъезд, и села за стол, и стала кашу есть и чай пить, и ногой дрыгать .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


               *                                                                                                         

                                      *                                                                                                         

                                                                                                           

 

 

 

 

 

 

P о я л ь   п у т е ш е с т в е н н и к

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


      Один черный-черный (слегка покарябанный) рояль одел однажды чехол вместо шляпы и пальто и отправился погулять. На улице было как всегда пасмурно. Обычно только в пасмурную погоду он любил гулять. Ему все говорили нельзя, вредно для здоровья, простудишься, дека даст трещину, но рояль говорил «знаю-знаю», но все равно любил себе гулять, когда пасмурно, когда все в дымке, да и все.

 

      Действительно, что может быть приятнее, когда сухо под ногами, но все дальние деревья и холмы в дымке тумана - ведь тогда впечатление, что ты совсем в другом краю, но он тебе чем-то знаком, что-то напоминает.

     А в хорошую погоду смотреть противно на эти деревья и холмы - ну что они могут напоминать? - да, ты их просто миллиард раз видел и видишь еще в миллиард сто первый раз, и знаешь их прекрасно ... ничего не могут напоминать.

     Так вот, все это хорошо, но на этот раз он дошел по дороге до холма, но не повернул обратно, так как он не прогуливался, а решил пойти в дальние края - он и пошел дальше и стал спускаться с холма. Навстречу ему попадались иногда люди или машины, тогда он останавливался и стоял как обычный рояль, который не умел ходить, и все удивлялись: откуда это взялся рояль?

     Некоторые пешеходы даже приподнимали кры­шечку над клавишами, и трогали клавиши, и рояль звучал, и они опускали крышку и думали: странно, кто это поставил рояль на дороге? Но раз стоит – значит, поставили, значит, хозяин где-то близко, хоть он и странный - но хозяин есть хозяин, что хочет, то и делает, бог с ним, это его личное дело. И отправлялись дальше. Никому в голову не могло придти, что рояль сам шел да шел и вот остановился по середине дороги. Когда люди теряли его из поля зрения, он опять двигался дальше, и так как он был на трех ногах, то идти ему было трудно, и он все время сбивался с ритма, то есть шел не раз - два, раз - два, а раз - два - три, раз - два - три, раз - два - три.

     Шел он медленно, сто раз останавливался, когда встречались люди, так , что только к вечеру он достиг Африки. И решил остановиться на ночлег. Он поджал ноги и лег на землю.

     Утром он позавтракал трелями воробьев , криками бегемотов и скрипом зубов крокодилов и двинулся дальше. Воробьи ему не понравились было: каждый день их чириканье у себя на родине ел, «а тут в Африке опять они! ... не ожидал! ...» - говорил он. Но он так сильно проголодался, что съел все трели и сказал: «Очень вкусно! Первый раз в жизни так вкусно позавтракал» - и пошел дальше в глубь Африканского материка.

     Когда начались непроходимые джунгли, он встретил пигмеев, маленьких-маленьких черных африканцев, живущих в густых лесах. Пигмеи его встретили барабанным боем. Рояль так обрадо­вался, что чуть ни объелся. Пигмеи, когда наигрались на своих барабанах, стали знакомиться и с роялем: поиграли на клавишах, но так как они играть ни на чем не умели, кроме как на барабанах, они и на рояле играли как на барабане. Господи, - подумал рояль, - вот оказывается я еще на что способен! И он громыхал как сто барабанов и барабанчиков. Потом африканцы попробовали на нем играть на самом верху - на крышке, как на барабане, стуча по крышке и по бокам кулаками, пальцами и колотушками для барабанов. Им очень понравилось. Они говорили: «Очень похоже на наши барабаны!». А рояль обиделся, что его хлопали по спине и по бокам. И как только пигмеи кончили играть и начали плясать вокруг костра, рояль подумал - «как стемнеет, пойду домой». Они пели и плясали, а рояль обиженно стоял в стороне и жевал всякие вечерние звуки. Когда наступила ночь, и все легли спать, рояль растворился в темноте и двинулся в обратный путь. К утру он уже был на Украине. «Шо це такэ?» - говорили украинцы, удивляясь тому, что кто-то оставил рояль на дороге*  - хитрец-то останавливался, когда видел людей. Но ему нравилось, что никто не хлопал его по спине и по бокам. «Ну вот, скоро и дома буду» - подумал рояль и действительно к вечеру он уже снимал с себя пальто и вешал его в кладовку. И на воробьев с тех пор ему было гораздо интереснее смотреть по утрам .

 

 

 

           

 

………………………………………………………………………………………………………………

*(а известно, что это очень обстоятельный народ и не даст пропасть добру своему, да и вообще никакому)

 

 

 

б о л ь н а я   и г р у ш к а

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


19

 
     Одна девочка, как всегда, попрыгала в классики на асфальте (пять раз она целиком про­прыгала чрез расчерченные мелом квадраты, не наступив ни на одну черту - ах, как хорошо! - думала она и с удовольствием трясла косичками с пластмас­­совыми ромашками) и вернулась домой, с замиранием сердца проходя мимо темноты под лестницей в подъезде и вошла в дом. И ушла к себе в комнату, и не включила свет в комнате, а прошла

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


к окну и день уже стал вечером почти что, и она увидела, что-что-что ... - глаз ее Мишки светился серым светом, потому что он вроде бы был ближним к окну и балкону... но она сразу почувствовала, что что-то не так. Она сразу догадалась, что ему очень плохо, что он долен, и надо идти к нему на помощь, надо его посадить на колени и прижать к себе и поцеловать.

     Действительно, глаз ближайший к окну светился необычно, он грустно-грустно светился, от того что медведь заболел, ему было грустно-грустно и печально и он мог бы заплакать, если бы уже была ночь и его не смогли бы застать взрослые, зайдя в комнату. Да и глаза у него были пластмассовые, и он мог плакать только пластмассовыми слезами, а он знал, что это не хорошо потому, что все следили, чтобы не полу ничего не валялось, и все время подметали, пылесосили и мыли полы. Поэтому он терпел и не плакал.

     Девочка быстро присела около него и при­жалась к нему щекой. И заговорила нежные и волшебные слова. Потом взяла его на руки, сама села на его место и стала его укачивать тихо-тихо и целовать.

     В комнату залетел теплый ветер и принес с собой множество цветов и  трав, запели птицы, и девочка встала и пошла по этой траве. Укачивая коричневого Мишку и напевая:

 

       Мишенька маленький

         ребеночек любимый

         ромашки все тебе

         шоколадки все тебе

  отдам я бедненькому Мишечке сегодня

         а когда проснется он

         то придет к нам дивный сон

 

     Поляна с травой и цветами была наклонена и уходила к стене между шкафом и кроватью туда, откуда появился теплый ветер с цветами и птицами, и поэтому туда можно было пройти, стена теперь имела там проход и от туда виднелся теплый солнечный день и какие-то кусты.

     В этот момент в комнату вошла мама и увидала только как мелькнул сандаль в стене, и все исчезло.

     Три дня девочки не было дома, и все ужасно испугались. А она в это время гуляла вдоль сказочного пруда - который оказался за кустами. В нем плавали рыбы, которые могли выпрыгивать из воды и превращаться в маленьких человечков, которые сидели на ветках, склонившихся кустов, и болтали ногами, и размахивали руками, и смеялись, как будто булькал воздух в воде. И этот смех превращался в маленькие воздушные шарики, и они подбрасывали их вверх, и они плавали над водой.

     Один из этих человечков взял и бросил такой шарик из своего смеха в их сторону, где она гуляла с Мишкой на руках по траве, и когда шарик долетел до них, они увидели в нем маленький-маленький дворец, в котором было много народу, и весь маленький-маленький народ в этом дворце хохотал и смеялся, и было такое впечатление , что крутили шарманку, играющую все время одну и туже музыку с множеством инструментов, которые играли одновре­менно и замечательно:

 

    низкие коричневые сладкие ноты - ха-ха-ха-ха

    средние, как ударяли по струнам гитары хо-хо-хо

    и как у флейты или как у маленькой девочки, 

                                          которую щекочут и-хи-хи

     и это было все вместе и одновременно,

      как шарманочка

     величиной с полнаперстка  

     для ребенка, если бы он делал

    наперстки игрушечные для детей.

 

    И еще там были цветы лилии, которые говорили:

 

Я оранжевая лилия

я рассказываю сказки

про оранжевую страну

где стоит оранжевый дворец

в котором живут оранжевые люди

 

    И девочка подходила с Мишкой к этим лилиям

и они рассказывали свои сказки, которые я тоже расскажу как-нибудь в другой раз.

    И вот, когда они там побыли и погуляли на этой поляне, столько сколько им захотелось, медведь у нее на руках успокоился и выздоровел (оба глаза у него уже были темно-коричневые) они вернулись в ту комнату откуда пришли: опять подул теплый ветер из волшебной страны, который понес на своем пути выраставшие травы и цветы (а от туда выгля­дывали какие-то птицы и пели) и они зашли в комнату, и девочка поцеловала своего Мишку и легла спать.

    Утром ее спрашивали - где она была?

    А она говорила:

-Нигде не была, все равно вы мне поверите, про поляну из волшебной страны.

 

 

    Они хотели на нее закричать, чтобы она больше так никогда не делал, но тут подул теплый ветер из волшебной страны и взрослые забыли то, что хотели сказать, и то что хотели спросить, и то что хотели запретить, а просто сами наслаждались его очарованием.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


             и н и й   б а р а н

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     Жил на  свете синий баран. Такой синий, что если он пробежит где-нибудь по земле, а потом пойдет дождь, то его следы пре­вращаются в ручьи. Они бегут к озеру, и озеро становится синим. Он был ужасно быстроногим барашком. С утра он оббегал все пригорки, которые ему нравились.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


      Но если его спросить перед сном: ну, как, ты все оббегал? Он бы сказал: что Вы, конечно, не все. Значит, он к тому же был и жадным бараном, а потому, наверно, и бегал быстро – ненасытная душа, а не баран.

     Но это было очень, очень давно. Однажды он, когда состарился, умер. На том месте, где он упал, выросло черное грустное дерево. Но так как оно питалось соками этого барана, оно тоже было очень жадным до приклю­чений. Оно стояло и плакало, что не может весь мир увидеть и потрогать своими пальцами. И вот тут, я расскажу то, из-за чего и рассказ весь ведется. Хотя, про барана и так можно было бы рассказать: он хороший был баранчик: и синий, и быстроножка, и жадный (до при­ключений, как я сказал).

     Но самое удивительное, то самое черное дерево, которое выросло от него,  закончило жизнь свою тоже не обычно.

     Оно росло, росло, росло … - и в самую последнюю весну, перед тем как засохнуть, вдруг заплакало такими большими черными слезами (и эти слезы тоже  вроде бы были как будто дети синего барана). И эти черные большие слезы не долетали до земли, от нетерпения (уж очень долго они сидели на дереве, которое очень долго стояло на одном месте, а не бегало как синий барашка), и эти слезы не долетали до земли, подсыхали-подсыхали и превращались в черных ворон. Это было уже хитро придумано, так как они жили уже по 300-400 лет и летали где хотели.  Вот вам, чем кончил этот Синий Баран с быстрыми ногами .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


С т и п е н д и я   с л о н у

 

 

 

 

 

 

 

  

     Один Слон шел однажды солнечным днем по улице. Ветер шевелил липкие зеленые листочки на деревцах маленьких и то­неньких, как девочки из третьего класса. И травка зеленела около некоторых домов, как будто там рабочие выплеснули зеленую краску из бочек, когда построили новые дома, и уехали. Может быть, им нужно

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


было еще построить заборы и порыть их зеленой краской, но им сказали, что заборы строить не надо, надо скорей еще новый дом строить и они уехали – вот такая зеленела травка на пригорках у некоторых домов.

      И вот шел Слон, и синело холодное небо с белыми облаками, и дул прохладный ветерок, и ярко светило солнце. Если бы не солнце, подумал Слон, то мне было бы холодно, и я бы не гулял бы, а сидел бы дома.

     Но он, наконец, прошел много улиц. И разглядел кучу свалок; ему нравилось там особенно разглядывать алюминиевые блес­тящие трубки и провода с белой изоляцией. Он думал, хорошо бы провести этот провод из ванной комнаты в Африку и наполнить раковину водой, и пускать пузыри в воду по трубке, и чтобы в Африке было слышно, как они из воды бегут гурьбой на поверхность. И он бы по телефону разговаривал бы о том о сем, а потом бы говорил: а теперь послу­шайте! – и брал бы трубку и булькал бы в воде.

     И так он прошел много улиц и разглядывал много свалок и даже прихватил с собой моток проволоки с белой изоляцией (она будет хорошо смотреться на белом кафеле в ванной – думал он), и наконец пришел домой, опоздав  к обеду на целых два часа.

     Он думал, что его начнут ругать. Но оказы­вается, ему прислали стипендию от воробь­иного общества, так как воробьи пронюхали уже про его идею провести телефон в Африку и булькать в воде алюминиевой трубкой. А воробьям эта музыка тоже нравилась, она напоминала их чириканье, когда они очень довольны, и все вокруг на свете очень хорошо.

     Так что, слона дома не стали ругать, а обрадовались, что он получил стипендию, и позвали в гости еще одну знакомую семью, пить чай и обсуждать радостное событие.

-Вот, значит, тебя все-таки считают хорошим слоном, - сказал папа.   

-Я всегда говорила, что его все оценят, - говорила мама.    

-Как мы рады за вашего слона, - сказали соседи-слоны, отхлебывая чай из чашек, - мы всегда думали, какой он способный и умный у вас, сынишка слон.

     На следующее утро слон-то забыл про свою идею провести телефон в Африку и булькать в воде по телефону, а отправился гулять по лесу со своими приятелями. И его отец махнул рукой:

-Ах, ничего из него не выйдет, он все гуляет и гуляет.

-Нет, пусть погуляет немного, - сказала мама, а сама пошла в магазин и купила на стипендию слону конфет и бескозырку. Так как летом они соби­рались ехать на Юг, и на пляже будет жарко без бескозырки, думала она, а телефон он сделает, когда пойдет в школу. И будет булькать в воду, и получит стипендию еще и премию какую-нибудь.

    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


                  ь я н ы й   к р о к о д и л

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


    Это было поздней ночью, когда на улице ни души. Я возвращался от моих друзей, у которых манера меня не выпускать, как только я им попадусь в гости. И я думаю: вот мы осуждаем рабовладельцев из истории человечества – но вот милые, нежные друзья вдруг начинают испытывать желание пре­вратить меня в некого человека на антре­солях (где я сплю обычно). Такая завуалиро­ванная внешность у раба и у рабовладельцев, 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


среди дня, у милых интеллигентных людей, и мне даже самому нравится быть полоненным пленником, а им нравится быть владельцами заполоненного человека.

     И вот ночная улица, фонари. Снег. Длинный путь. Разглядывание стен домов. За ларьком что-то есть, я вижу. Останавливаюсь – черный крокодил среднего роста.

-Куда так поздно?

-Домой.

-У кого задержался?    

-У друзей.

-Бывает.

-…

--А ты вот скажи мне… если ты можешь, конечно. Сможешь?

-Попробую.

-Вот скажи…

-Ну?

-Вот скажи… ты конечно книги читал?

-Да.

очках… Конечно, смог бы ответить на вопрос мой. Если не торопишься. А?

-Нет, не тороплюсь.

-Да нет, ты спешишь, я вижу. Так что ладно, Спеши. У тебя своя дорога, своя жизнь. А я! Ну, что я!? Я тебе все расскажу о себе. Хочешь, ты сейчас все услышишь, то, что…

-Да, расскажи.

-Нет, не расскажу, ты не поймешь.

-Почему не пойму?

-А, может быть, поймешь…

-Конечно, пойму.

-Нет, ты не тот человек.

-А может быть тот?

-Нет, нет, не тот. А может быть и тот. Знаешь что?

-Да?

-Ты знаешь? …

-Что?

-Ты знаешь или не знаешь, не важно.

-Да?

-Ты, вот что. Знаешь, давай залезем на одно дерево и там я тебе все расскажу.

-Ладно.

-Не пойдешь, наверно?

-Пойду-пойду.

-Да нет, не пойдешь.

-Нет-нет, пойду.

-Ну если пойдешь, то пойдем.

     И мы пошли и залезли на одно дерево. Но крокодил там мне ничего и не рассказал, и ничего не расспросил. А я, естественно, ничего не услышал и ничего не мог ответить.

     Через неделю я уже все забыл  и, не будь такая тема для рассказа, я бы и не вспомнил, и не написал .

 

 

 

 

 

 

 

           

 

 

 

 

 

Ра с к и д а й т е   с в о й   с м е х

                                                п о  в е т р у   

 

 

 

 

 

 

 

 


      

 

 

                                                         

     Одна странная девушка, а странная потому, что она не могла приняться ни за одну работу, все у нее вываливалось из рук, и умела делать только одно дело – ходить по земле без цели и вечно от одной дороги к другой, и всем говорить: «Меня зовут Марьяна» - говорила она старику, «Меня зовут Марьяна» - говорила она, выходя новую дорогу. «Меня зовут Марьяна» - говорила она встречному камешку и лесу вдалеке

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


и озеру, и  морю, и пролетающей птице, и проезжающему грузовику с солдатами. Итак, одна странная девушка, которая прошла много стран, городов и гор, и луж, и деревьев, пришла в страну Немого Царя с немыми подданными. Первый раз в жизни она не услышала в ответ, кроме того, что ей в ответ моргали, аккуратно открывали (не извлекая ни одной буквы) рот, и показывали растопыренные или согнутые пальцы.

     Марьяна семь раз сказала: «Меня зовут Марьяна». Но никто ничего ей не сказал. И она в первый раз в жизни решила, что не пора ли ей присесть и отдохнуть от долгой дороги. Ей было лет 25.

    В этой Немой Стране ей предложили быть говорящим человеком, и она согласилась. Инте­ресно очень, как это ей предложили: царь и придворные, и кто хотел, рисовали на песке и на домах, на камнях и на спинах друг у другу, на юбках и брюках Марьяну, и рисовали около ее рта: телегу, которая скрипит или кошку, которая мурлычит, или корову, которая мычит, или птицу, которая щебечет, и рядом рисовали всякие яства и платья, конфеты и ботинки, бублики, батончики, колбасу и кофты наряд­ные… пока она не поняла, что это все для нее, и согласилась. Писать-то они умели, и пись­менно они ей и могли объяснить, что от нее хотят, но это им как-то не пришло в голову.

     Через много лет Марьяна уже понимала все гримасы и закорюченные пальцы или расто­пыренные, как разные слова и знаки препи­нания, вопрошения и восклицания. И часто можно было видеть очередь немых людишек, к ней стоящих, чтобы задать Марьяне вопросы, а она на них бы отвечала. И спрашивали ее не  потому, что что-то не знали, а просто это было приятно услышать в ответ ее голосом разные слова и предложения.

          Случилось так, что однажды, росшее около королевского дворца пустило ветку, которая проросла сквозь стены, и переместило внутри всю мебель в зале.  И в этот же день все птицы улетели не известно куда.

     А вслед за птицами озеро, одно единственное в государстве, стало рождать каждый день одну тучу, которая дождила стеклянными малень­кими человеч­ками.

     Итак, озеро стало каждый день тысячи стеклянных игрушечных людишек (ими уже заставили все полки в Немом Царстве, и ими насыпали восемь стеклянных гор вокруг столицы). А кошки стали собирать милостыню на улице, потом складывали все денежки вместе и заказы­вали единственному оркестру в стране играть одну и ту же песенку. Кажется, «Очи черные».

    И, наконец, тараканы все выстроились строй­ными рядами и подожгли себя синим вол­шебным огнем, который их превращал в летающих маленьких трамваев. Но что немного раздражало красавицу-царицу, они пронзи­тельно звенели: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь.

     Бедная Марьяна лишилась дара речи. Она с ужасом думала, что сейчас придут жители страны, выстроятся в очередь, и все будут спрашивать одно и тоже: что же будет дальше, еще Марьяна? Или: как это все остановить и вернуть назад? И она с ужасом сидела в своем кресле на площади перед дворцом и обхватив голову руками.

      Уже показались первые люди бегущие к ней, уже выстроилась очередь. Захлопали двери и окна во всем городе – все бежали к Марьяне. Она закрыла глаза, потом на секундочку открыла и увидела, что весь  народ  Немой стра­­­ны собрался перед ней… он о, ужас, они все застыли, превратившись в стеклянные, прозрач­ные фигуры и солнце бегало по их головам, как по морю, и ей стало очень, очень страшно. Она ощутила вдруг такую тишину, что чуть не проглотила язык вместе со слюной (известно, что люди при волнении делают глотательное движение безотчетно). Тут только она увидела, что, ближе всех стоявший, стеклянный застыв­ший человек прижимает расто­пы­ренные пальцы к уху, а сжатый кулак к глазу. Тут только она увидела, что они все чего-то показывали… но она уже не стала разглядывать всех, она уже  шептала невольно первому, которого разгля­дела, он спрашивал ее о чем-то, перед тем как застыть в стекло, и она зашептала: Развейте смех по ветру!

     … Не успела она этого  сказать, как все возвратилось на свои места. И она почему-то встала и пошла по дороге, не известно куда, и ее никто не останавливал, и скоро скрылась за холмами. «Меня зовут Марьяна» прошептала она, увидев дальний лес .

 

5 янв. 1977

 

 

 

 

 


 

 

 

 

 

 

С к а з к а 

             п р о   К л о у н а   и   О б л а к о

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


     

 

Жил-был Клоун, вечером он работал в цирке, а днем гулял по городу и думал: чем бы ему заняться. А на небе жило-было Облако, когда на него смотрели люди, оно плыло по небу, а когда не смотрели, оно останавливалось и грустило. Однажды Клоун увидел это Облако, но не знало, что Клоун человек, оно думало, что это большая кукла и поэтому не обратило внимания на него и висело себе на одном месте и печалилось.

 

    И дело в том, что облаку очень хотелось быть горой или деревом. Клоун спросил у Облака:

-Ты чего грустишь и не катаешься по   небу?

Ох, - сказало Облако, - ох, и напугал же ты меня, пугало несчастное – я-то думала, что ты кукла, не умеющая разговаривать, а грустно мне потому, что я хочу быть горой или деревом или трамваем, ну в общем кем-нибудь. А ты кто такой?

-Я никто я Клоун.

-Так я и думала, что ты никто, а просто кукла какая-то.

-Я живая кукла, - сказал Клоун и состроил смешную рожицу.

    Облако рассмеялось и сказало:

А я боялась-то тебя зря, оказывается двуно­гие и четвероногие существа не такие и страшные, и даже смешные наоборот.

-Ну да, - ответил Клоун, - я совсем не страшный.

-Тогда пойдем, погуляем, - предложило Облако.

-Пойдем, - согласился Клоун.

    И так они дошли до цирка.

-Ой, - сказал Клоун, - мне же надо на работу, я работаю здесь, вот в этом цирке.

-Я тоже хочу с тобой, - сказало Облако.

     Они вместе вышли на арену и зал ревел от вос­торга. Клоуну скоро предложили стать директо­ром цирка, а Облаку стало с ним скучно дружить.

-До свидания, - сказало Облако.

-Я тебе не разрешаю уходить, - сказал директор.

    А Облако поплыло по небу и думало про себя: не даром я все-таки боялась этих двуногих всех и четвероногих: людей, и кошек, и собак, и обезьян – все-таки быть горой или деревом, или трамваем, или еще чем-нибудь… но только чтобы все было приятно и спокойно .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


                    

            а г о в о р е н н а я   л е б е д а

 

           

 

 

 

 

     Кто заговорил эту лебеду на пустыре не известно: то ли старушка какая-то, то ли цыганка случайная. Но в одном городе на одном пустыре была заговоренная лебеда – целый пригорок такой лебеды, и всякий, кто ее понюхает, испытает всевозможные при­клю­чения. Заметили это место очень просто, в этом месте исчезали люди. Идет-идет себе человек через тот пустырь и вдруг раз, и его не видно. А потом через пол часа вдруг опять появляется на другом краю пустыря. И это было и с детьми, и со взрослыми.

   Я там однажды проходил со своим сыном, и вот что с нами произошло. А другие люди расска­зывают о других приключениях. Так вот что было с нами. Пошел сильный дождь, который почему-то не впитывался в землю, а ложился на поверхности земли сначала тонким слоем, а потом все выше и выше. Мимо проплывали огромные бревна шири­ной с хорошую двуспальную кровать, и мы забрались на одно из них. Пока мы на нем проплывали мимо огромных зарослей, нам встретилось бревно, на котором сидело три обезьяны. Обезьяны устроились лучше нас: они имели мебель на своем плоту и небольшую хижину. Сначала мы сделали вид, что нам все равно, и обезьяны – тоже, но потом, поскольку мы плыли рядом, они предложили нам по стаканчику чая и мы не отказались. Мы сидели напротив них, и пили чай из маленьких деревянных стакан­чиков. Потом обезьяны нас спросили, не хотим ли мы просто пообедать. Мы согласились. Тогда одна обезьяна стала подбрасывать вверх куски коры какого-то дерева, и они тут же превращались в уток, а другая обезьяна тут же их ловила сачком как бабочек. А третья обезьяна опустила в воду палку, конец этой палки превратился в воде в голову малень­кого крокодила или какой-то рыбы, нам из- далека было трудно разобрать, и эта голова каждый раз, как она – обезьяна, вынимала ее изводы – уже успевала держать в зубах рыбешку. Они выложили на палубе своего плота в ряд несколько веточек, положили на них рыбу, и пошел дым над ними, как будто там горел костер, и стало пахнуть жареной рыбой.

     В это время мы заметили, что нас стало заносить течением под большую навесную скалу. А потом…  мы с ужасом увидели, что это пасть огромной рыбы, и там, где нам казалось, свисали корни деревьев, оказы­вается, нам угрожали длинные острые зубы. Я хотел уже было прыгнуть «за борт», как говорится, и пытаться выплыть куда-нибудь в сторону, но обезьяны натянули парус на своем плоту и стали дуть в этот парус. И нас быстро стало нести в обратную сторону. Так, что этой жадной пасти достались только пустые бревна, которые плыли по течению рядом с нами. А мы же благополучно миновали этой глотки.

     Когда пасть закрылась (а она закрылась так, как будто просто упала верхняя челюсть на нижнюю), то образовалась волна, которая набежала на нас и накрыла нас с головой. Я успел вздохнуть воздуха, и мне его как раз хватило до того момента, когда схлынула волна. К сожалению, обезьян уже не было видно, их, видимо, мыло водой.

     Мы с сыном стали разглядывать вокруг себя ближайшее пространство, чтобы спасти какую-нибудь обезьяну, но оказалось что вокруг уже очень мелко: видно камушки, плот наш уже оказывается не плывет. Вода убывала и очень быстро. Вместе с водой, я заметил, как уменьшаются деревья вокруг нас. Казалось, что мы в лифте поднимаемся над землей или, вернее, на воздушном шаре.    

      Когда под ногами стало совсем сухо, я посмотрел на наш плот – он валялся, тоже уменьшенный около наших ног, как слу­чайная щепочка. Надо было нагнуться и взять его с  собой, но хотелось скорее дойти до забора, за которым пустырь заканчивался. А потом уже возвращаться не хотелось, тревога и напря­жение от пережитых опас­ностей очень медленно покидали нас.

     На другой день мы возвращались туда. С нами уже ничего не происходило – лебеда эта только один раз играет с людьми. Но и плот я уже не нашел на тропинке, или его кто-нибудь поднял, или я плохо запомнил это место .

 

11 декабря 1980.

     

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


В о л ш е б н а я   а р к а

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


     Там, где холм заканчивался большой поляной, там был прекрасный вид на весь город. Там обычно любил стоять или сидеть прямо на траве Путешес­твенник Во Времени.

        Путешественник был непроницаемым для глаз и обычно не разговаривал с людьми, чтобы не изменить течение Времени. Поэтому люди совер­шенно спокойно ходили мимо него, не замечая Путешественника, и Путешественник почти их не замечал, ему нравилось просто сама картина: город в дымке, двигающиеся троллейбусы и спеша­щие по своим делам люди.

   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


           Обычно прогуливающиеся люди на самом холме, как правило, ходили размеренными походками и бывали приятным монотонным зрелищем для его глаз.

    Но однажды он познакомился с одним мальчиком. Ему понравилось, что этот маль­чик не был похож на других детей: он не пожирал самодовольно конфеты возле своей мамаши с сумкой, а бродил один по полю и время от времени присаживался на корточки и разглядывал – то каких-нибудь муравьев, то какой-нибудь осыпавшийся цветок оду­ванчика. Это все конечно не известно во всех подробностях, известно, что они подружи­лись с Путешес­твенником. И известно из рассказов мальчика некоторые их совмест­ные игры. Одна из первых историй, из тех, что потом мне рассказал мальчик, вполне может называться «Волшебная арка». Потому, что мальчик прямо так и говорил: «мы с ним заколдовали арку и она стала волшебная»

 

 

 

 

 

 

  C к а з к а 

                 п р о

   о б е з ь я н у   к о т о р а я   в о р о в а л а       

           д е т с к и е   м о р д о ч к и 

 

 

 

 

 

 

 

 

      На окраине Индии один древний-древний старик рассказал историю про обезьяну, которая воровала только детские личики. И сейчас известен целый народ в тибетских горах без лиц. Но никто не знает, ни откуда пришел этот народ, ни кто они по роду и племени. Старик рассказал, что

 

 

 


 

 

 

 

 

однажды, когда он был ребенком (итак давно это было, что он уже не помнил ни отца своего, ни мать свою) он гулял далеко от деревни и увидел облако, спу­скающееся с неба. А на этом облаке жила обезьяна, которая воровала у детей лица, и дети шли за облаком на край свете, потому что обезьяна вешала эти личики на дерево, А дети слышали крики с этого дерева:

-Иди сюда, возьми меня, я твое! Иди сюда, я возьми меня, я твое! Иди сюда, я возьми меня, я твое!

     И так до тех пор, пока дети не забредали в долину, где жили безлицые люди.

     Но этому мальчику повезло. Обезьяна взяла его к себе жить на облако, чтобы сидеть под деревом и смотреть, чтобы ветер не унес с какой-нибудь ветки детскую мордочку.

     Он сидел под деревом, а обезьяна спускалась в разных землях и разных государствах, и возвра­щалась с каким-нибудь новым личиком и вешала его на дерево.

    Однажды она задержалась в какой-то стране, и долго-долго мальчик сидел под деревом, как вдруг одно личико и говорит ему с дерева:

-Меня зовут Мальвика, я дочь древнего Индий­ского царя. Ты, мальчик, если послуша­ешься меня

спасешь меня и я буду твоей женой.    

-А что я должен делать? - спросил мальчик.

-Ты должен собирать наши слезки каждый день и бросать их на землю.

     Так он и стал делать. А обезьяна с тех пор стала злая и рассеянная.

-Никак не могу, никак не хочу, глазки голубые в небо запущу, глазки коричневые деревьям раздам, пусть узнают, какой бывает холод и какая жара! - все время говорила она, и стала грустная и задумчивая. В день раз пять повторяет: Никак не могу, никак не хочу, глазки голубые в небо запущу, глазки коричневые деревьям раздам, пусть узнают, какой бывает холод и какая жара!

     Повеселится немного, потом загрустит, и спать ложится, ночь наступает - и так каждый день.

    Она перестала уже ходить на землю за новыми личиками.

- Никак не могу, никак не хочу, надо нам одно личико сбросить с дерева, - сказала обезьяна, - облако меньше стало.

     И сбросила одно личико с облака.

-А ты, мальчик, ничего не делаешь недозво­ленного?

-Нет, не делаю.

     Уже целый день обезьяна твердила свою поговорку и к ночи засыпала, а облако все меньше и меньше становилось. Обезьяна уже почти все мордочки детские повыбрасывала с дерева, оста­лись только две мордочки детские.        

    И однажды ночью мальчик услышал шепот с дерева:

-Эй ты, залазь на дерево и раскачивайся на нем да, посильнее.

     Мальчик полез на дерево и раскачивался, а мордочка приговаривала:

-Сильнее, сильнее!

     Дерево наклонилось, ветка сломалась и только одна мордочка осталась на дереве, а другую мальчик успел схватить, и они упали с облака и очутились на постели дочери древнего индийского царя. Тут сразу и сказалось, сколько времени они пробыли у обезьяны на облаке - в течении дня они превратились в юношу и девушку, потом во взрослых людей - в мужчину и женщину, а к вечеру у них и головы посидели и они поженились.

    Но зато не суждено было умирать в течении нескольких тысяч лет. Вот с тех пор и прошло много-много времени: падали царства и государства, гибли и рождались народы. а они были живые и невредимы. А по вечерам они сидели около дома и смотрели на луну, и потом старуха говорила что-то старику на ухо. Но он уже плохо слышал последнюю тысячу лет и об этом мне не рассказал .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


                 е т у ч и й   к о р а б л ь

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     Жил-был корабль: плавал в открытом море, протыкал носом белые волны, стоял у причала и разговаривал с береговыми кошками, собаками и крысами, и очень любил примерять паруса самых ярких цветов, особенно розовые.

     Однажды он познакомился с вороной, которая бывала в разных странах.

-Пойдем полетаем? -сказала ворона.

-Да, лучше потом, - говорил корабль.

    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


Он стеснялся. Что все скажут? И ждал вечера, чтобы попробовать.

     Настал вечер. Но это был такой красивый теплый и хороший вечер, что корабль решил понаслаждаться им и спокойно постоять, и от­дохнуть. Мягкие сумерки. Дымка над морем. Задумчивые и мечтательные деревья. Даже собаки не лаяли и не бегали, а где-то полеживали себе в траве или под заборами, или у порога, или под крыльцом какого-нибудь дома, как один мой знакомый пес. И вечер незаметно перешел в ночь. А как засветились звезды, корабль захотел спать  и видел сны. Один сон у него был про то. что он подружился с маленькой лодкой деревянной и они пошли вместе гулять, но когда он увидел красивую гавань, лодка туда первая заплыла и стала кричать. что это ее гавань и никого туда не стала пускать. Но потом он увидел сон про острова с пальмами и  попугаями, и бананами - так что утром от проснулся с очень хорошим настроением.

     Но вот опять прилетела ворона. Села на столб и давай говорить - полетим, да полетим, туда-то, да, сюда-то. И кораблю уже неудобно было отне­киваться, а лететь было страшно. Во-первых, он не умел, не пробовал, а во-вторых, не слышал, чтобы какие-нибудь корабли летали.

     Наконец он тяжело вздохнул и решился. Раскрыл все паруса, разогнался посильнее и там, где земля закругляется взлетел и все выше и выше стал подниматься. А ворона видит, что ей не угнаться за ним и прыг к нему на корму, сидит и приговаривает:

-Ух, как красиво! Я же тебе говорила, что это интересно.

     Они облетели весь Земной шар несколько раз и в самых разных направлениях...

     В Англии, когда его увидели, то стали говорить, что это корабль голландца, с которым мы воевали пасается  от наших пушек.

     Во Франции говорили, что это корабль какого-то заговорщика, сбежавшего от королевских ласк.

     В Китае говорили, что это японцы летают, а в Японии говорили, что это китайцы летают или корейцы.

     Кораблю это ужасно понравилось. И он со всеми воронами подружился. Они везде подслуши­вают, чего про него люди говорят, а потом все новости приносят летучему кораблю, за что тот их на себе иногда катает.

     Последнее время его не видно. Но одна ворона, я слышал, говорила, что ему уже надоело летать над Землей, и он решил полетать над Марсом. И вообще, вороны - хорошие ребята .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


             л а з а   н а д   л а м п о ч к о й

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     В одном доме, из которого все выехали, по ночам горел свет. Люди проходили по улице и думали, что там сторож живет или еще не выехала одна семья и поэтому среди черных окон вот одно окно светится желтым светом.

 

     И вот рассказывают, один художник (а они ужасные охотники до заброшенных домов, так как собирают всякие старинные вещи, даже барахло,

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


то есть старые и испорченные - стулья, столы, газеты, книги, бутылки, тарелки и т. д.) и вот один художник забрался в тот дом еще засветло. Облазил весь дом. Уже были сумерки и он уже ходил по темным коридорам, и зашел наконец в комнату, где горел свет.

     Он сначала думал, что там кто-то есть, но потом, смотрит, что никто там не шумит, не ходит, не разговаривает -  и заглянул туда.

     Пустая комната. Горит лампочка, на окне занавеска. А над лампочкой глаза. Он и так и эдак обошел лампочку, а глаза над лампочкой все равно на него смотрят. И он долго простоял посередине комнаты и смотрел на эти глаза и наконец так к ним привык что ли, что забыл уже все на свете и стал разговаривать с ними. Он спросил у них, откуда они взялись и как долго там живут  и все такое прочее. Короче говоря, они подружились, и он их взял с собой. То есть он пошел домой, а они полетели за ним. Не знаю, уж как они по улице шли, и никто их не заметил – хотя возвращались-то ночью наверно. Так что они рядышком могли лететь как две колибри в темноте.

     Пришел он домой. Глаза его поселились в комнате и стали они друзьями не на жизнь, а на смерть, то есть шибко сильно подружились или дюже как сильно привязались друг к другу. Человек тот на работу не ходил несколько дней, и его чуть не прогнали с работы, так как решили, что у него запой. Но так как он раньше не пил, то его простили, да и потом, что это за запой 2-3 дня?  запой – это же, когда по две недели люди не ходят на работу. Заметили только, что человек с той поры стал особенным. Такое чувство было у всех, что он завел себе как будто кошку или собаку. Хотя никто не знал, в чем дело.    

     Потом он написал заявление и ушел с работы по собственному желанию и стал сидеть дома. А зарабатывал тем, что сочинял в газету крос­сворды. Так все думали, знакомые всякие случайные и дальние родственники. А на самом деле он промышлял вот чем.

     Он посылал эти глаза по другим заброшенным домам, они выискивали там старинные-преста­ринные книги   ХIY и  ХI  - какого-нибудь века например, и антикварные мелочи: часы какие-нибудь или серебряные ложки, завалившиеся за половицы еще при царе-Горохе, и сдавал их в антикварный магазин.

     И дом обставил так, что его чуть не арестовали, так как жил он больше чем на кроссворды. Но он представлял справки, видимо, из антикварных магазинов. А где он чего находил – это уже неважно т.к. мелочи всякие (ложки и чашки), и их действительно найти можно, а под воровство все эти вещи не подходили. Уже давно тех вещей никто не держал и, значит, и украсть их было негде, да и жалоб в милицию не было. Так он и жил.

     Глаза найдут. Он берет и несет или в магазин или домой. Потом он даже официально хотел устроиться на свалку разбирателем мусора за городом, но раздумал. Так как там, все, что ни найдешь, все надо отдавать после работы в конце дня и уже жить только на зарплату. А ему нравилось быть одному и быть вместе с этими вещами по своему выбору: хочет, несет и - продает, – хочет, оставляет себе.

     Когда он умер, у него дома нашли 300 серебряных подстаканников, 300 серебряных сахар­ниц, 280 старинных книг рукописных с ХI по ХYII век, и две тысячи золотых медальонов. Никто не знает, правда, куда глаза делись его. Он перед смертью говорил, что “глаза, глаза надо беречь”, но никто не догадался, что за глаза он имел в виду.

     И только одна санитарка в больнице, старушка – поверила ему. И пошла в его дом, чтобы взять те глаза, но потом говорила, что не нашла. Так, что не известно, что стало с теми глазами над лампочкой. Ну, а все вещи музеям, конечно, достались, бесплатно и в большом количестве .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


В о л ш е б н а я   п а у т и н а

 

 

 

 

 

 

     Ее видели в разных местах: в одном месте туда попала стая птиц, в другом месте - в нее попал грузовик с солдатами и исчез.

     А все началось с того, что в одном доме колдунов и волшебников пропала сахарница, и когда вся семья села пить чай, обнаружилась пропажа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


     Глава семьи Али-Аба-Шин-Ши (а это было где-то в  горах за Афганистаном) сказал: «Дети, встань­те все из-за стола (а им было лет по 200), кто из вас взял эту сахарницу, которую заколдовал еще мой прадед, для того, чтобы произошел обмен, он собирался меняться с фараоном на египетскую пирамиду – кто, из вас, ее взял?» Но дети (которым, как я сказал, было не меньше чем по 200 лет) молчали и ничего не говорили.

    Тогда Али-Аба-Шин-Ши сказал, показывая рукой: «Ты будешь деревом, ты будешь ослом, ты будешь блюдом, ты будешь озером, ты будешь горной тропой», – а, когда очередь дошла до самой младшей дочери, он сказал: «а ты будешь паутиной, и что б вы все пропали!»

     Так вот вчера вечером я сам видел подтвер­ждение, сказанное в древней книге бурятских лам (как-то путешествуя, в командировке я познако­мился со всем этим), так вот, вчера я стоял над обрывом, где проходит новая дорога к самой высокой гостинице нашего города, и увидел как пронесся внизу грузовик с солдатами, затем маши­на попала в паутину и стала в ней раскачиваться, как маятник в часах.

     Я хорошо видел, как вскоре паутина закрутила машину в клубок, такой же, как из которого вяжут девушки себе кофты, а старушки носки, чтобы ноги не мерзли перед телевизором.

    Сбылись-таки слова Али-Аба-Шин-Шина, а я очевидец! Это было в 1977 году у Раужской набережной, в Москве.

     Но что ожидать от заколдованных братьев: Надо бы еще раз повнимательней почитать будист­ские книги в ближайшее время .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


Cк а з к а   п р о

                Р ы ж у ю     К о ш к у

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


    в одном брошенном доме жила Рыжая кошка. Хозяева ее бросили, и она  там жила одна.

51

 
     Эта Рыжая Кошка днем очень редко показывалась - ее можно было увидеть днем не больше одного раза, и то мог мелькнуть только один хвост  или на мгновение показаться вся мордочка, или в лучшем случае можно было увидеть как она полностью - перебегает дорогу и исчезает в своем доме. Больше всего она любила сидеть около куклы в дальней комнате своего дома. Однажды один  мальчик и

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

одна девочка играли  около того дома и забрались как раз именно в ту комнату, где кошка жила со своей куклой. Рыжая Кошка в это время  отсутствовала,  и дети увидели  в пустой комнате куклу.

   Они стали играть с этой куклой: положили перед ней камушек и сказали, что это ее чашечка с манной кашей, а потом невидимой ложкой стали ее  кормить?  а  потом стали  укладывать  ее  спать  и  напевали ей песенку:

                        

        Спи малышка-деточка

        вот и ночь пришла

        мамочка родная

        купила три чулка

        Баю-баю-баюшки

        баюшки-баю

        песенку ночную

        я тебе пою.

 

     Рыжая Кошка услыхала эту песенку и сказала:

  сначала  рассердилась, увидев вас в своем доме, но потом смотрю, вы не обижаете мою куклу, а напеваете ей колыбельную песенку, и тогда я перестала сердиться, даже сидела и с удовольствием слушала эту песенку.

       Только вот одно мне непонятно, девочка, откуда ты знаешь, эту историю  про три чулка?

-Эту историю она не знает, - сказал мальчик  - она просто на  ходу сочинила эту песенку.

-Но если ты не знаешь эту историю, - сказала Рыжая Кошка, - откуда  тогда  тебе  известно, что именно три чулка, именно куп

ила мамочка?

-Не знаю, - сказала девочка.

-Это что-то поразительное, - сказала кошка.

 

    А  потом  добавила  немного помолчав:

-Если хотите, дети, я вам покажу эти чулки, но  их  правда  всего только два.

-Да-да, мы  хотели бы   на них посмотреть, -  ответила  девочка, а мальчик мотнул  головой глядя прямо в глаза Рыжей Кошке.    

-Пойдемте  со мной, - сказала Рыжая Кошка и подошла к  маленькому детскому игрушечному сундучку. Она отворила его, и дети, заглянув в него,  увидели  себя возле кошки, стоявшими справа слева. Кошка тогда  сказала:

 

            Не быть двум солнцам,

            не быть двум птицам,

            не быть двум лицам...

 

                      

 
         

                                       

                           

                                              

                                     

                                 

                                

                                    

 

 

и что-то еще добавила, но дети этого уже не услыхали,  так как в ту же секунду  переселились внутрь этого сундучка... они находились в  прекрасном дворце с синими стенами, голубым полом, во дворце окна были распахнуты  и там летали птицы, вместе  с рыбами и даже вместе с собаками, и черепахами.

-Как же это они  летают по воздуху? - закричал мальчик.

-Очень просто, - сказала Рыжая Кошка, - ты тоже можешь поле­тать, если захочешь, дело в том, что в Стране Которой Нет ничего не может быть  того,  что невозможно.

         Мальчик подошел к окну и подняв голову, заворожено смотрел на  летающих птиц, рыб и собак с  черепахами.

-Поднимай руки и  лети! - крикнула ему Рыжая Кошка.

       Мальчик поднял руки.

-Я никак не могу полететь, - закричал он.

-Ты подумай о том, что ты летишь к ним, - сказала  спокойно  Рыжая Кошка.

      Мальчик махал руками, но никак не мог под­нять­ся  вверх.  Он  опустил руки и посмотрел горестно на девочку и на  Рыжую Кошку.

-Ты представь  себе, что ты  подбрасываешь себя самого, как яблоко, - сказала кошка, а потом

 
 

 

 

 

 

 

 

 


добавила, обращаясь к девочке, - пока он там летает, пой­­дем со мной, я тебе покажу то, что ты хотела увидеть.

 Девочка, убедившись, что  мальчик  действитель­но резвится там в воздухе с рыбами и черепахами, двинулась следом за Рыжей  Кошкой.

 

 

 

 

 

 

 

 


    Они  прошли мимо  кустов роз, которые росли прямо в воздухе в виде  круглых  зеленых шаров из  листьев - у них не было  корней и кусты и снизу, и сверху, и сбоку были одинаковыми, глядя на них, хотелось превратиться в бабочку и  полетать между роз и листьев.

-Это  все  как-нибудь   в следующий раз, - сказала Рыжая Кошка.

-Да, конечно, - со вздохом сказала девочка, едва только на миг остановившись возле куста розы, и невольно дотронулась до одного листочка  и  тот  час  два  пальчика  у  нее стали зелеными.

-Ах, - сказала девочка.

-Подуй на них, - сказала кошка.

      Девочка подула на свои пальцы, краска побледнела и исчезла. Они пошли дальше. Дорогу им преградило стадо слонов, величиной с чайник для заварки. Слоны махали приветливо хоботами, но что удивительно - у них у всех глаза были совершенно разноцветные: синие, красные, оранжевые и зеленые бусинки.

     Когда слоны прошли, они спустились по четырем ступенькам на стеклянный пол другого зала, здесь летали  возле  самых рук и глаз маленькие облака и де­вочка их обходила или нагибалась, чтобы не задеть их головой. Наконец  они  увидели Жен­щи­ну в Белом Платье Она сидела в кресле и читала. Вокруг нее толпились рыцари  в тяжелых доспехах.

 

-Сейчас я тебя  познакомлю с хозяйкой этого дворца, - сказала Рыжая Кошка. Они подошли поближе. Женщина подняла глаза и увидела девочку. Она закрыла книгу, все рыцари тотчас растворились в воздухе.

-Куда же они все подевались?  -  удивилась девочка.

-Не расстраивайся, - сказала, улыбаясь, Женщина в Белом Платье, - ты можешь открыть любую из этих книг, - и она показала рукой на свои книги, - и увидеть все, что ты захочешь.

 

 
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


Книг было очень много и  девочка решила про себя, что это тоже все можно сделать как-нибудь в следующий раз.

-Извините пожалуйста,  что мы Вас побеспокоили, - сказала  Рыжая Кошка, - но эта девочка пела такую замечательную  песенку, что невольно меня расположила к себе, и я решила пригласить ее к Вам. И дело в том, что она пела в этой песенке про три чулочка, которые Вам подарила ваша матушка.