Ю р И й

К о С а Г о В с К и Й

м а л ь ч и к

п о ю щ и й

п у с т о й
к о м н а т е

МОСКВА 2 0 0 3

«Ну вот» и «дескать», как две дрессированные шмокодявки, задрожали мелкой дрожью и при этом то увеличивались, то уменьшались... и я понял, что началась повесть, а название потом, как всегда, придумается.

Странно, конечно, писать неизвестно что, но ничего, чувство любопытства и любознательности не должны нас терроризировать: это все временное неудобство, через день, два, три название будет как миленькое т. к. закончу свое повествование.

А, кстати, и такой вариант возможен: «Провинциальная больница».

Сплю, сплю, сплю, потею, потею, потею, фразы крутятся перед носом, но стоит открыть глаза - они исчезают.

Это сегодня все было (вообще, очень уж много всего). Я вдруг побрился и помыл голову (а был как чудище) перед приходом врача и как это потом оказалось кстати!!! - прямо осенила меня высшая сила. Врач-то предложил меня госпитализировать, соблазнил так: ну, что Вам ходить по очередям, анализы делать - там Вас положат и все сделают.

И все сделали, но за это преисподню показали, не надолго, но показали.

-Ну, вот идите в палату номер девять.

-А где это? - показываю больше лицом и руками свой вопрос, чем словами.

-Это вконец и направо.

Дошли, толкнули дверь: 16 кроватей и на каждой обитатель... обитает.

-А места нет свободного? - говорю я и бегаю глазами по постелям и обитателям.

-А это вот там дальше посмотрите...

Оказывается, еще одна дверь есть в этой комнате... толкаю, захожу: четверо кроватей и четверо обитателей, один из них еле просыпается и освобождает койку, когда на вопрос, два раза раздавшийся от окна, я два раза проявил твердость духа:

-Вы к кому?

-Это что ли свободная постель?

-А Вы собственно к кому?

-Мы сами ложимся.

-Тогда - эта, но вот она здесь спит. Она из Липецка и не может же всю ночь на стуле проводить?!

Еще испытание было моего духа, когда крикнули в коридоре:

-Больны-е! У-жинать!

Страшно увидеть эту еду... - и любопытно.

Страшно, а тянет - это мазохизм. Любопытно как, и кто, и что... э т о будет есть (?!) - это садизм. Стыдно. Но я же писатель и мне надо все описывать, в том числе и народ описывать.

Через две минуты вошел на сцену театра - «DINNER ROOM»: две небожительницы чай всем наливали в кружки, каши... и еще пол ведра молока стояло. Но в стороне - не всякий храбрец на него посягнет. Оглянулся - кружки нету. Догадался взять тарелку, и мне плюхнули туда половничек. Оглянулся - вилок нету.

-Чего Вы хотите?

-Где тут у вас вилки?

-Вилок и ложек нету, из дома приносите.

Унес к себе в номер, с вожделением рассматриваю комок, возвышающийся благородно над общим месивом - думаю, кусок масла сливочного. Ткнул ушком от очков, нет, это плохой комок, плохо промешанной и плохо проваренной каши.

Обидно было обмануться. Отнес обратно. И все старички сидят и едят это, а остальные обитатели, например, из палаты N9 - шестнадцать бодреньких обитателей (а!?) - они, наверно, из тумбочек достают и едят.

Жаль стало старичков. Да и тех 16 обитателей тоже жаль, что же их в одну кучу сгрудили?!

А мне повезло, странно. Я думал, придется говорить - я писатель и художник, ну еще пианист и композитор; может, мне отдельный номер дадите?

Странно, лежу в отдельном номере, сплю, потею, пишу, прислушиваюсь - и хожу на процедуры.

А зав. отделением я понравился, судя по разговорам, что мне доносятся. Жена туда-сюда сходила несколько раз и вот довольно контрастная картина. В Приемном Покое нам говорили, если пневмония то - две недели, не больше, а зав. отделением сказала - двадцать дней, если пневмония. И вообще, запомнилась такая фраза «ну раз он уж к нам попал, мы его полечим!»

Лучше стал себя лучше чувствовать, заметно. Не выдержал, что солнце уйдет без меня. Вышел погулять, постоял у стены солнечной. Несколько раз встречал курящих, но курить совсем еще не хочется. В душе ожидание чуда: а вдруг всё уже! не буду курить... Но мало надежды. Как начнется дома «выяснение отношений», ну, как не закурить? ...

Когда она сидела около меня на постели, лицо у нее было приятное, излучавшее доброжелательность, ну вот, дескать, сейчас расскажите историю своей болезни и будем Вас лечить - но колючее слегка, как куст крыжовника или боярышника. Почему-то хотелось через запятую и куст жасмина в тот ряд поставить, но ведь у него нет колючек, кажется - видимо, что-то еще я не передал в ее лице.

Но как же ему не быть и «колючим»? Она же зав отделением. Это все непросто, это все сложно: коллеги, нянечки, медсестры, начальство... Пожалуй, не хватает в последнем предложении больных: коллеги, истории болезней, нянечки, больные, медсестры, истории болезней, начальство... Когда она уходила, жена сказала:

-Он такой привередливый! ...

-А мы будем кнутом его и ... пряником, - сказала она и исчезла за дверью.

Смеркается у дальней стены палаты. А у окна еще светло. Скоро сумерки заполонят все. Уже 1О вечера. Под моей дверью рассказывают время от времени какие-то истории. Там лавка в коридоре, люди садятся и разговаривают. Я уже слышал 2-3 истории, но нет сил описывать, спать хочется с одной стороны, а с другой надо бы пописать пока свет в окне.

1О

Свет включил. Удивился, что птицы вдруг не спят, а летают... А-а! - думаю, - это летучие мыши! Все спят, а у них самое бодрствование. Вспомнил, что слепые они; думаю, как красивы их полеты, вижу их в звуковом ощущении пространства, как геометрически прекрасна музыка их полетов! - думаю; и увидел сначала острые крылья, как у ласточек, а потом и хвосты раздвоенные, как у ласточек...?! А чего они разлетались? Ну, видимо, мошки полетели кушать больных, а ласточки полетели кушать мошек.

Вспоминается мне, как, гуляя, я решил пройти мимо тюрьмы (это здание легко узнается сразу по сеткам в несколько рядов и по спиралям коричневой, тьфу, не коричневой, а колючей проволоки и почему-то у верхних углов здания, как будто беглец насекомое какое-то и по верхним углам может лазить, но не важно... - важно то, что одежду он издерет - по чьему-то замыслу изрядно, так вот тюрьма одним краем к больнице примыкает, и вижу, идет красотка, в белом халате, из Приемного Покоя!!! ... Я только посмотрел на нее, но ничего не сказал, она тоже. А что она могла сказать? Только на «Скорой Помощи» Вас привезли, и Вы уже гуляете?! Неловко, действительно, но с другой стороны - значит, лучше мне стало. Я ничего не сказал тоже, а что-то такое вертелось на языке - вроде: ага, Вы из Приемного Покоя?! или: кого-то прослушивали? Но она ничего не сказала, и я ничего не сказал. Она наверно подумала: промолчу-ка лучше, а то все про больницу да про больницу надо говорить, а лучше просто молча пройдусь небрежно... - и прошлась, помахивая фондоскопом.

А я тоже подумал: это та самая, сейчас она мне чего-нибудь скажет. Но она ничего не сказала, и это было приятно. Впрочем, я тоже ничего не сказал, наверно, это ей тоже понравилось.

Пил сок, глядя в окно, там пара сидела вначале дорожки. Оглянуться не успел, они уже мимо идут, а перед этим она курила, так красиво руку приподняв к плечу.

Бабочка на потолке передвигалась незаметно. Потом увидел ее близко, она разместилась в щели щербатой на тумбочке. Красивые крылья и усы.

Через некоторое время еще одну обнаружил на полу, приподнял ее на бумажке и порассматривал. Крылья вроде и красивые, но мощная голова, как у быка - туповата, ноги, да и все противноватое.

И странно, она, пока я ее загонял на бумажку, все норовила улететь (и отлетала на 2-3 сантиметра в сторону и снова сидела спокойно), интересно было вот что : она могла еще летать..., но ей уже как будто некуда было лететь.

Ох, не проспать бы, завтра в 8 утра мне сдавать анализы: крови, мокроты и мочи.

Интересно, что в углу потолка вытяжка воздушная, но не из моей палаты, а из соседнего помещения и - в коридор (так казалось, на самом деле, она в стене и вверх или вниз направляется), но полное впечатление, что в коридор - и вспоминается, что там лавка, люди сидят, всегда разговаривают - неужели?! ... для того специально... ... там же истории рассказывают всякие?!... Ах нет, это же конечно случайно, хотя символично (!!!).

Вытяжка в моей комнате закончилась вроде бы и пошла дальше на конус. Но как они соединили это место (!), шов выпирает воротничком и болтами - дыхание мышления целой эпохи, когда все было масштабно. Эпоха какого-то железного гиганта. Я спросонья подобрал слова поточнее и получилось скучно до смерти, именно так в ту эпоху и выражались «эпоха железного гиганта».

Вот пол первого ночи, мне сделали укол, но не полный пузырек, а половину. Осталась от кого-то половина. Не знаю, что хуже, что микробы привыкают к дозе меньшей или что я об этом думаю: силы-то микробов укрепляются, а мои соответственно ослабевают, или что они выкроили пузырек для себя? или что я об этом думаю и расстраиваюсь, что меня за дурака принимают?

Я так чисто дышу, как будто стоит мальчик лет 11 в комнате пустой и поет. Не очень уверенно, но уже с некоторым удовольствием.

И опять мысль как молитва, вот бы больше не курить никогда. Представляю даже самую невинную картину, сидит моя жена в беседке, и покуривает, и я рядом пристраиваюсь со своим японским мундштуком, который столько смолы собирает, чем и знаменит... - и нет!: этого дыма не хочется впускать внутрь себя. Не хочется, чтобы это было, никогда... Я чувствую, что я это уже как заклинание повторяю. А что, может, они и помогают заклинания. И повторю, раз охота, еще раз: не хочется этой клейкой, едкой заразы никогда, никогда.

Я лежу и постанываю, как пес обиженный и высказывающий вслух свою обиду, что столько лет курил (несколько десятилетий) и, неужели, не вырвусь? Да-да, точно 3О лет.

Захотелось написать статью о психологическом саморегулировании курящего человека, и подумал, хорошо бы в соавторы взять психолога, да еще курящего, да и второго - бросившего курить. А где же их взять? А мысль уже рвется вперед... (или назад, или вбок?).

Так вот, вспоминается, что до курения я в волнительных случаях брызгал себе в лицо водой, нет, это красиво сказано, умывал лицо - опять не точно... подносил в ладонях воду к лицу и мочил его, пока не успокаивался...

И есть иллюзия у курящего: покурю, успокоюсь и приму решение. Но и без курения можно подумать, успокоиться и принять решение.

Дело в том, что если очень велика проблема, курение не успокаивает, куришь, куришь, все слабее и слабее себя чувствуешь, а чувство беспокойства гаснет вместе с твоими силами, а может и запаздывая, т.е. ты гаснешь, а беспокойство практически не гаснет, проклятое. И тогда идешь и ложишься передохнуть, как раненный зверь в берлоге, и вот это, понимаешь, единственный подход трезво подойти к проблеме, спокойно без паники. Значит, никотин-то не дал спокойствия, а только прибивал к земле, а спокойствие дало лежание в тишине.

Наконец увидел, как бабочки перемещаются.

Вижу, одна летит (та, что мне понравилась) уже метр от потолка и ближе к стене и куда-то к окну мимо меня. Как будто я - иголка, а она - нитка и ей надо протянуться мимо меня, как через ушко.

А вторая перед этим из тумбочки вышла и покрутилась по дверце, но трудно ей было крутиться: одна нога то ли не работала, то ли отсутствовала, ну она и свалилась на пол и под тумбочку ушла.

Надо бы окна открыть, и обеих выпустить, это же их пустыня и гибель - бродить по этой палате с четырьмя кроватями и четырьмя тумбочками (одна из них коричневая, но до того обитая по углам и поверху - светятся эти углы, как два глаза широко расставленные, ... в середине нет ничего и от этого вечное удивление заняло пустое пространство, а дно вообще по размеру и по форме случайно подошло; остальные белые, на одной кто-то не то пилу пробовал во время ремонта, не то пилил, и вся крышка, ну не вся, а в пяти местах, запилена).

Утром уколы в 7 были, и опять мне показалось меньше, я даже спросил:

-Вы мне сколько делаете?

-...- недоуменные брови.

-Миллион?

-Ну да, миллион, а что много?

-Да нет, - отвечаю задумчиво.

А впечатление - только половина. У меня такое ощущение, кто первый войдет - ему флакон, а кто последний - половина или треть, как ночью. Ах, микробы-то привыкают и что поделать-то? Ничего не поделаешь. Обозлятся если медсестры, что мешаю им воровать пенициллин - грязь засунут в иглу или от тяжелобольного заразу перенесут, ну, в крайнем случае, если уж гневаться так не будут сильно - будут колоть один растворитель без пенициллина.

И грустно, и смешно, курить не хочется: еще кроме медсестер на мою душу и Эту Заразу! Гнать бы их этих всех из головы! Прочь! Прямо липнет что-то невидимое и мерзкое к ручке, что писала о них. Поставлю точку и начну следующую главу.

Без двух восемь. На своем мужском достоинстве (неудачное название - что за достоинство?!) ... на принадлежности, лучше сказать - маленькую болячку обнаружил. Вот если бы по миллиону кололи - разве бы могло такое образоваться?! Подумать только?!

Итак, иду сдавать анализы крови где-то на 4-ом этаже, только подремлю немножечко, хотя бы 5 минут.

Очередь оказалась страшная, я занял и вернулся ( какому-нибудь иностранцу будут и не понятно, так скажу для него: я определил возгласом «кто последний?» того человека, за которым и я следом пойду к лаборанту сдавать свою кровь),так вот занял и вернулся, но когда снова пришел, то никого уже не было. За это время я и поспал-подремал, и успел анализ крови из вены сделать в процедурной на своем этаже.

Свой шприц отдал одноразовый. Она крутила и тыкала там несколько раз, так что вздулось у меня это место - внутреннее кровоизлияние или гематома на ихнем языке.

Залюбовался на витрины у кабинета заведующей отделением: Ленин в кепке, в пальто и в жилете идет, вроде бы, по набережной Москвы. Цвета - вроде бы черный и красный, то есть Революции и Смерти, и вещь, действительно, и нарядная, и суровая. Есть такое выражение «да я тебе из говна конфетку сделаю», оно не подходит, но почему-то вспоминается (может быть, предмет для размышления сомнителен).

И при этом, чем умнее был Ленин, тем хуже для Революции. Самый благопристойный занавес для сцены революционной был Плеханов, читавший лекции об искусстве с обращением «Милостивые Государыни и Государи!», а Ленин в искусстве мало смыслил, Диккенса «мещанством» называл, в то время, как это Поэт, а без Поэта наша жизнь уже и не нежна, и не светла, и не возвышенна. Правда, много есть фальшивых поэтов, по слабости дарования и официозных, поющих о том «о чем надо, но Есенин хорошо сказал об этом:

Я вам не кенар

я Поэт

и не чета каким-то там

Демьянам

пускай бываю иногда я пьяным

зато в глазах моих

прозрений дивный свет

или:

всю душу я отдам

и Октябрю и Маю

но только лиры милой не отдам

Занудливого реалиста Толстого возвел в ранг Зеркала Русской Революции, но при этом запретили (его соратники) Достоевского, особенно «Бесы», вот уж под увеличительным стеклом, где она стала видна революция: с круговой порукой, тайной, через убийство (чтобы не разбежались, чтобы не пикнули, чтобы исполняли, но в основном убивали, т.к. все живое или пикнуть хочет или разбежаться от круговой поруки и убийства).*

Но попробуем понять Революцию, а не осуждать. Вот земля. Ее корчуют и жгут, и растят пшеницу колосок к колоску. Так и Революция чистит, чистит место - для кого? Для истинно революционных. А остальные, лишние подлежат ликвидации, т.е. смерти. Но это такое растяжимое и неуловимое понятие «кому жить», потому что они все время убивают друг друга, что же для них жизнь всех прочих: Сталин - Ленина... ... Ленин...**-

*Вот еще одно страшное Зеркало Русской Революции - Солженицын, его «Архипелаг Гулаг» самая страшная книга на свете: на каждой странице тысячи убийств, убийств, убийств ...

** Плеханова... (некоторые пары будут названы полемически, но продолжим)... Гитлер Рема... ах, забыл: Марат – Дантона, Робеспьер - Марата... - и если на самом верху, и на самом начале нет ни возможности выжить, ни надежды на это, то в самом низу миллиарды от имени Революции и Народа погребены или уничтожены без погребения от ГДР, ПНДР до КНДР или КНР, на человеческом языке: от Германии и Польши до Китая и Кореи. Именно чтобы такая смертоносная цепочка не была выстроена и заявил Достоевский «весь мир не стоит слезы ребенка», но Достоевского постарались запрятать от сознания русского народа... Если со мной будут торговаться, не миллиард скажут, а 2ОО миллионов закапали в сырую землю человеческих душ - ладно я уступлю, но напомню, это исторический процесс, если Революцию не остановить, она все на свете съест, она ненасытна вечно.

Фон такой красивый у Ленина, взгляд примитивен - потому что это святая святых Лицо Вождя - здесь ни-ни! Ни каплю фантазии... или поэзии... Здесь самый центр Идеи, здесь особенно нужна стерильность - никаких фантазий. Из куриного яйца хоть курица вырастет, а из этого центра Идеи - ничего. Потому что закон науки физики: из ничего и вырастает ничего. Это Ломоносов 2ОО лет назад утверждал, из ничего - ничего.

(Очень строго говоря, пустое место в природе обязательно чем-то заполнится и всегда я видел в ликах Вождя алчного скульптора или живописца с некоторыми переживаниями меркантильного характера, лицо хапуги таила всегда маска Вождя в своей глубине, хотя внешне изображала то мудрость непомерную, то непомерную зоркость, то непомерную доброту. В эпоху кровавого террора лики изображали Доброту, а в мирную эпоху умеренного террора - Мудрость, но тайное содержание Страх или Стяжательство, а как говорили древние «тайное сильнее явного» и в масштабе всей страны взошли семена...)

Рисую кружок, но номер главы не пишу: не помню какой номер. Надо вернуться да посмотреть, но так даже интереснее... ( Ну да, по секрету сообщаю, что предыдущая глава была 17-я.) Не знаю, писал ли о том или не писал, но я позвонил от «старшей сестры» (монстр в белом халатике, в общем-то, не очень был страшен и даже наоборот любезен - но микробы привыкают от уменьшенной дозы и если это так, то это победа не врача, а Старшей Сестры, и, подозреваю, не только у меня одного и, подозреваю, и не только с моим, пока однодневным, пребыванием).

Просил (через соседей) по телефону, чтобы жена ложку, кружку и пенициллин принесла (чтобы не привыкали микробы).

Интересно есть ли библиотека? Читать бы и спать бы. А я пишу и пишу. Но посплю, наконец. Черт, а микробы-то привыкают, их потом уже пенициллином не возьмешь.

Через 1О минут укол. Меня чуть тошнит. То ли эф...* черт, не запомню никак названье препарата, то ли еще от чего. Постараюсь спокойно углядеть, как далеко шприц отводят, как много лекарства набирается. А можно спросить: покажите мне, сколько миллион, потому что мне жена будет дома уколы делать...?

Может, окажется, что все нормально и мне показалось, один раз треть флакона и два раза половина и только два целых было. Может, это тогда было, когда она бултыхала флакон. Еще три минуты осталось. Зашла девица в белом халате:

-Хотите ... раствор?

Не понял, как она его назвала.

-А для чего он?

-Ну, просто всем больным дают пить. Ну что, налить?

-Нет, спасибо, понимаете, я не могу пить, не зная что это. Вы пойдите, узнайте, ага? что это и зачем, и потом мне придете, и расскажите, ага? вот тогда я буду пить, хорошо?

——————————-

*имеется в виду эуфелин

-Хорошо, - улыбается она в ответ, - сейчас, - и исчезает. Она ушла и больше не появилась. Странно, а на вид была очень симпатичной. А на деле – неосведомленной, ну и что? пошла бы, осведомилась, так нет - исчезла и все. Зато я осведомился, что неосведомленные очень капризные: и я, и она.

Уже пол часа, как должны делать уколы. Но ничуть ничто не колышется.

Залюбовался, как медсестры в халатах раскладывали по партитуре таблетки, ну прямо как дирижёр: пальцем водит по партитуре и таблетки вскрывает, и по флаконам. Но один раз засмеялась.

Я подошел поближе (ох, застанет меня зав отделением, спросит, чего это Вы пишите? надо ответ заготовить. Мысли об искусств - скажу.) Да, так подошел поближе (кстати, вспомнил об этих «мыслях об искусстве»: мой приятель стал в конце восьмидесятых годов директором или замом с отдельным кабинетом в фирме... вроде бы что-то о кроликах... я говорю, давай я у тебя один день проведу и опишу его с утра до вечера - не пустил) так вот, приблизился к двум дирижёрам фармацевтического оркестрика и говорю, что вот, мол, их тетрадь, как партитура дирижёра, но вот, мол, Вы засмеялись - смешное место попалось?

Она улыбнулась, но промолчала. Ох, надо уметь молчать, наверно, среди этих небожителей в белых халатах, ох, надо уметь молчать и промолчать.

Прошли мимо какие-то другие небожители и к Старшей Сестре свернули в щель ее кабинета. А я только появился после туалета.

-Вот больной из 6-й палаты, - говорят.

Я думал, что-то произойдет, но ничего.

-Это кто? - спрашиваю.

-Наша заведующая не... ее чего-то такое... Андреевной зовут? Вроде как-то так?

-Это она и есть.

-Что же это, я ее не узнал? ... - бормочу я, преклоняясь, видимо, в эту минуту всеми фибрами души перед этим Существом, что толпою прошло мимо меня в виде гибрида из восемнадцати ног и восемнадцати рук и скольких-то голов, и иду к себе и жду ее. И голос уж (пол часа прошло) только что слышал. А сделаю-ка перерыв.

На укол сходил. Спросил, что хотел: вот мне жена, мол, жена будет колоть, так как это разводить? чтобы миллион получался?

-А она, что, сюда будет приходить что ли? - спрашивает.

-Да нет, дома, я же не долго тут буду лежать.

-Ну, вот так... новокаин в пузырек, вводится, видите, написано «миллион»...

Собирается мне колоть, останавливаю ее руку.

-А здесь что должно быть написано?

4 или 5?

-Ну, я до 4-х развела.

-Ага, понятно, - говорю.

Она делает укол, больно, черт возьми. Я постанываю.

-А еще чем разводят?

...

-Ну, это если у кого аллергия, то на физиологическом растворе. Но это очень редко, только если кто не переносит новокаин. Но это очень больно.

-Значит, лучше не будет - будет хуже?

-Да, - смеется она, - лучше не будет.

Пришли Юрище и Танище внезапно. Я, увидев их - не увидел их: как будто сквозь них смотрел. Пока не коснулся их, все еще удивлялся - они? или отражение ярких листьев на солнце и красных темных кирпичей и витых черных оград и т.д. заскочило в комнату сквозь стекла и расселось по пустым кроватям? Нанесли еды. Но самое яркое впечатление от горячего борща со сметаной. Я три раза наливал и ел. И пирога с мясом кусман смел, солидный, даже корочку не доел - Танище ее доела. Они бедные не поели и ко мне пришли, но ничего, я предлагал им пирог унести, сказал, что холодный из холодильника потом его есть не буду. Но Танище оставила пирог, сама его завтра унесет. Прошелся я мимо ведер с едой и заглянул в каждое ведро; я сказал, что есть не буду, только посмотрю - ну что же, на вид еда ничего, и макароны не бедно пересыпаны фаршем и котлеты хорошее впечатление произвели, что-то было в них поджаристое, что для меня крайне важно, но супы или борщи в ведрах были непонятны, осмотрев, чем питается народ, я порадовался, что неплохо, но поскорей унес оттуда ноги, все-таки эта еды у меня заранее вызывает омерзение и отвращение - нет, не так сказано: вызывает отвращение, отвращение, сильное отвращение ... и на этом фоне - легонькое омерзение.

Некоторые меня не понимают. Так вот. Маленького тараканчика я видел днем на стойке одной небожительницы в белом халате. А что делается ночью?! Но не на стойке в пустом коридоре, а в комнате с надписью «РАЗДАТОЧНАЯ»? Они там, небось, кишмя кишат по доскам разделочным, маршируют и призывают друг дружку...такие токсины и разные выделения сотворить... на черные кирпичи и белые батоны хлебов - чтобы голосовали только за коммунистов. Вот почему еще провинция за коммунистов голосует - тараканы и мухи, токсины выделяют со специальными комдурманами ... в нужных дозах.

Ночью сегодня загляну в «РАЗДАТОЧНУЮ», ну если не заперта она, то ожидает меня зрелище!

Мне понятны истоки красных убеждений у мух и тараканов: при коммунистах такая бесхозяйственность... (небось, такого слова не сыщешь в книгах до 17 года, во всяком случае оно очень пригодилось и возобладало вдруг в русском языке после революции) так вот такая бесхозяйственность наступает и такое пренебрежение в делах, что единственно, кто сразу же стал жить при коммунизме - это мухи и тараканы, хотя все генсеки это видели наступление коммунизма в далеком будущем и только один хотел увидеть через двадцать лет (кстати, я очень люблю этого генсека еще и за то, что он ботинком по трибуне или по столу стучал в ООН, да и еще одного генсека я любил, который кричал «у нас правительство говно», « у нас министры говно», но потом я, правда, в нем разочаровался, когда узнал, что все первые злодейства и жестокости пошли от него - эти потопленные баржи с офицерами и зарытые в землю живьем попы и т.д. - так, что хотя меня и радовало это смелое «говенное» отношение его к правительству, но в нем оказывается было больше не смелости, а природной грубости и жестокости - брат же его стрелял в царя и был казнен и может быть если бы не был казнен не погибли бы потом 6О миллионов россиян от коммунистов, т.е. Ленин бы и не так рвался бы к власти и не так бы был жесток, придя к ней) так вот первые, кто стали жить при коммунизме - это секретари горкомов и обкомов, члены ЦК, те кто охраняли их т.е. генералитет и те кто их воспевал*, что бы возбудить к ним мою любовь - поэты и художники, а так же мухи и тараканы, которые их опередили и пришли к коммунизму с ними наравне.**

Перечитал я слегка предыдущее, и понял, что все-таки, «кстати» вспоминается анекдот один, рассказывал его гениальный актер Игорь Ильинский (как-то по телефону, что довольно смело по тем временам, но он знал, что он делал - это тоже было актом искусства!), анекдот же был

———————————-

*воспевали в виде произведений искусств (романы, стихи, повести, симфонии, квартеты и кинофильмы).

_____________

** я уже погряз в этом коммунистическом болоте, но еще иллюстрация, а может, и две, как получится. Во-первых, удивлялся я иногда на выставках живописи, что прокоммунистические картины пишут не очень талантливые художники, а поталантливее(их «начальники» не пишут, но они же, за эту привилегию «надзирали»: они утверждали списки названий картин, на которые заключались договора с художниками, за которое автор мог получить денежное вознаграждение - «Слава труду», «Партия - наш рулевой», «Строитель коммунизма» - лишь тогда открывались финансовые закрома министерства культуры или Союза Художников - для прокоммунистического вдохновения (!). При этом «убивалось» два зайца: верхушка творческих работников демонстрировала ... «свободу» искусства от политики, а все остальное было прокоммунистическим или никогда не появлялось на глаза публики.

так тонок и умен, да и короток, что я подумываю, не сам ли он его и автор, анекдот такой:

«Роберт Рождественский - наш настоящий, советский, Евгений Евтушенко.»

Смешно было в то грустное время от того, что они оба были и нашими, и настоящими, и советскими, только один явно, открыто, а другой прикрыто и тайно, в глубине и только внешне создавал иллюзию надежды, что как-нибудь вдруг и напишет что-нибудь антисоветское, но, увы... И все-таки, однако, он сам об этом хорошо написал, но видимо вовремя и безопасно:

и лезут в соколы ужи

сменив с учетом современности

приспособленчество ко лжи

приспособленчеством

ко смелости

Но перейдем, наконец, от коммунизма* к чему-нибудь реальному, например, к творогу, что подали на ужин.

*Я погряз в рассуждениях о коммунизме, это, действительно, непроходимое болото, которое... вдруг возникает колоссально, множится из пустоты, там можно проплутать всю жизнь, но все это пустое... и пустота и иллюзии... «а вдруг?»... может быть, это и прекрасная иллюзия, но тоже затоптанная в грязь, как и все к чему они прикасались. Стреляя - невольно растаптывают.

Черт меня дернул или мне есть захотелось к вечеру или любопытство подвело. Один раз я чудесно сходил и набрал чаю в пакет литровый из-под сока, а второй раз, отправившись за горсточкой творога, мне плюхнули из половника творога, сколько я ни кричал «хватит, хватит!». Тарелка стоит. Я себе придумал наказание: съесть ее. Решение принял после того, как понял, что он съедобный (но несладкий и жидкий) вынесем за скобку мое удивление.

Что такое «жидкий творог»? Это: творог частично унесли домой повара, допустим половину, и тогда, ровно на это количество веса налили воду и, может быть, стакан молока на пол ведра этого явления природы - «жидкий творог»!

Мне его есть страшно - пока воды доливали, то плюнули с досады, что все унести нельзя и потом терли и терли половником в круглом чане, растирая по стенкам, создавая открытие нового продукта «жидкий творог» - а мухи, а тараканы (!), отбросим их коммунистические симпатии, а всякая зараза, налипшая вдруг, или микробы по воз духу прилетели, или на ногах, или усах мухи с тараканом попали.

А я так и не сказал самое главное, а уже начал новую главу - муха черная прилетела. И я снял с себя наказание «есть этот творог до конца» Вхожу в комнату, а она летает по стеклу. До творога далеко, но меня не было, может,5 минут, за это время и долететь могла, и сеть, и покушать - ножки облизать. Итак, то, что могло достаться бедному старичку или старушке, вдобавок к каше, я теперь и сам не съел, и им не отдал, воспользовавшись визитом мухи.

Ну, отныне больше ничего не возьму от туда, даже на пробу.

Рентген сделали. Рентгенолог сказал, пневмонии нет. Зав отделением сказала, все анализы получим и подумаем. Еще одну банку для мокроты дали. Я удивился. Предыдущая банка, что я уже сдал на анализ, была относительно чистой, если представить, что молекула или микроб, или вирус размером, например, с таракана, то вроде ничего и все в порядке. А если сказать, что они меньше в сто раз носа комара т.е. точки на кончике его носа, то на банке были прямо-таки Кольдильеры или Гавайские или Филиппинские острова. Я удивился чрезвычайно, банку дали более узкую (ее мыть труднее, чем широкую, только двумя пальцами, а не тремя), но чистейшую. Но и про меня не забыли. Указание дали: зубы почистить, прежде чем плевать туда. И кашлять только в комнате, ни в коем-случае не в туалете или в коридоре.

Только хотел чистить зубы, Танище с Юрищем пришла. Поешь, говорят. Только поел, хотел идти чистить зубы, зав отделением пришла, опять очарование для глаз и для интеллекта, но накаркала невинным вопросом «что, трудно идет мокрота?», я начал было мысленно: «понимаете, только я было хотел, как вспомнил, что надо чистить зубы и пришлось банку помыть ...» - но фраза слабо запульсировала мысленно, замахала крылышками, а я отвернулся и стал раздеваться, поскольку она сказала:

-Давайте я Вас посмотрю. А-то я к Вам заходила, Вас не было, Вы ко мне заходили - не было меня...

Послушала-послушала и говорит:

-Ну как у Вас дыхание? Стало лучше?

-Дыхание чудесное, - сказал я, - ... дыхание чудесное, - повторил я чуть тише, самому себе, размышляя, рассказать ли ей, что в повести я сравнил это с мальчиком, поющим в пустой комнате.

Но что-то отвлекло...

Тело курить не хочет, голова курить не хочет, но где-то в голове там еще сидит эмиссар от никотина и все депеши мне шлет в странных видах, как фокусник или факир: то низ живота потянет или слюна мысленно побежит, как бы от куска жаркого, а на самом деле голубая струйка дыма попросится к губам, то дуновение по потолку пролетит, загораживая заманчиво крыльями в полете светлый потолок маленькой, но готовенькой фразочкой «ну а теперь бы сигарету», но не в лоб она тычется, а намеком, вроде деликатной какой-то твари, и тут же тает и исчезает бесследно. Да, чем здоровее я буду становиться (в смысле воспаления или бронхита), тем атаки будут агрессивнее. Когда я в первый раз бросал курить, я себе подзатыльники шлепал ладонью и переставало дух захватывать тоскливо... Ну, иногда две надо было затрещины или три.

Там где я описывал, что мне делали рентген, я забыл, что утром меня опять туда позвали, челюсть рентгенировать и тут у меня опять всплыл ее вопрос:

-А гайморита у Вас не было?

-Да-да, вот тут у меня болело, - я ткнул пальцем около носа слева и задержал его до конца фразы, - но потом полоскал зубы горячей водой, и все прошло.

Там где я описывал витраж, около кабинета зав отделением, с Лениным в тройке (пиджак, жилет, и кепка) я забыл описать, что на большой лестнице - тоже витраж. Огромный витраж: 3-4 красных цветка, то ли сталинские розы, то ли революционные гвоздики. Читатель скажет, я помешался на политике. Нет, милый читатель, это 200 миллионов отечественного населения так помешались на политике, что они само программирующимися и саморедактирующимися стали, а я воспитанный на нейтральном искусстве, (в доме советского искусства не было категорически, как низкосортного) и поэтому примеси в мельчайших дозах я ощущаю всегда бодро и свежо, пусть кто-нибудь скажет «бдительно», но я скажу «бодро и свежо».

И вот цветы сияют празднично для наивных, а для меня источают отраву, пустоцветики на нежно, допустим, голубом фоне, а сверху и снизу - не-то брусья жизнерадостно сияют как зубы Бабы-Яги и тогда эти цветочки плавают не в счастливом небе, а в нёбе у старухи Яги... то ли это рельсы понатыкали внизу и вверху, а это значит, что зритель в яме сидит и снизу вверх взирает.

Заколдованное место это искусство было - для желающих им воспользоваться. Достоевский опять сформулировал то, что никак им не по душе: всякий художник, который захочет выразить идею, никогда ее не достигнет и не выразит, а добьется противоположного результата, но всякий художник, который исходит из чисто художественных интересов или задач, достигнет этой идеи, даже и не желая того. И опять вспоминается прозрение дивное Есенина:

Всю душу я отдам

и Октябрю и Маю

но только лиры милой

не отдам

Приду домой из больницы, попробую найти откуда эти стихи у меня в голове, хочется обогатить цитату вперед или назад, на несколько хотя бы строчек, но не помню...

Там, где я описывал, что Танище с Юрищем пришли, я забыл описать, как я их провожал и провожая читал им эту повесть до 2О главы ,хотя они и торопились на день рождения к Люде. Я все боялся, что мою повесть будут прерывать блеянья коз (а мы расположились на пустыре), но иногда машины проезжали за оградой, набрасывали тень на мой голос и на мое повествование, кое-где и я читал торопливо и непонятно.

А в одном месте Танище захохотала:

-Смотрите! Смотрите! Свинью гулять повели! Как часто бывает, смешным было чуть-чуть другое, что не свинью гулять повели, а что свинья идет более важной походкой и наглой походкой, особенно ее задние ноги, чем сам хозяин (он был вовсе даже не хилый, а солидной комплекции, но свинья его забивала своим видом), хотя с правой стороны, то есть с нашей стороны задние ноги были в грязи, как в галифе, но она шла так важно и не торопясь, с наглой развалочкой и самолюбованием, что, прямо, не терпелось поискать палку и шлепнуть ее по заду.

А второе, что было смешно, то это случайное совпадение их маршрута с местной культурной достопримечательностью: они шли кратчайшей дорогой по территории больницы к памятнику (не помню пока кому, Юрище я так и сказал, что это... или самый любимый врач Сталина или Советской власти, а фамилия его была, где-то видел я ее, то ли на пиджаке, то ли на тумбе, на которой пиджак стоял, как парус из стихов Лермонтова, только «белеет» надо на «темнеет» или «золотеет» заменить - рассмотрим оба варианта:

1 темнеет парус одинокий

в тумане моря голубом...

2 там золотеет парус одинокий в

тумане моря голубом...

и подлинник:

3 белеет парус одинокий

в тумане моря голубом...

Лермонтов, конечно, ни в чем не виноват, а вот скульптор лихо изогнул как-то линию пиджака - то ли спину выгнул, то ли грудь распрямил без меры, дескать, вот-то он как стоит на... страже интересов Советской власти).

И получился парус, гордо плывущий с чуть с чуть кучерявой бородой, а глаза уже и не глаза, кажется, а щиты богатырские на парусе вокруг бороды витают... - страшное место!... все ходят и глаза отводят, а свинья идет, хоть бы хны, только любуется сама, как она ногами переступает и, правда, не хуже многих дам (если она это хочет сказать своей развязанной походкой, а то, что она голая, это, в конце концов, действительно, ее личное дело (если она хочет и это сказать своей наглой походкой...), но забыть ее трудно.

«Кто ищет, тот всегда найдет» - эта фраза безукоризненно подходит не тогда, когда ищешь ключи от квартиры или кошелек из кармана. А когда сравниваешь собаку и хозяина - как они всегда похожи друг на дружку. Так же и революционеры искали в классике революционных произведений и ... находили.

Но классики ни в чем не виноваты. И «эти» тоже по дурости не виноваты. А мы-то тоже не виноваты. Счастливы бывали редко, когда вовремя из бочки меда ложку дегтя замечали, да и выбрасывали. А то, что Лев Толстой стал Зеркалом Русской Революции, я даже рад, Это ему за заносчивость и обстоятельную скучноватость.

А то, что Горький стал Великим Пролетарским Писателем, то и ему туда дорога. У Толстого заразился в молодости. А остальных, хоть, не запачкали они, дескать «обличали и призывали» и «надеялись» на них - ну это все та же ложка дегтя, что вовремя или не вовремя выбрасывали.

Сегодня спокойненько наблюдал и видел, что новый флакон открывали и впрыскивали туда меньше половины растворителя, так что все или не все мои подозрения просто на нервной почве.

А может, что без меня полный флакон впрыскивали растворителя, а потом делили на троих?

Радио принесли, стало оно мне мешать писать. Но сообщили, что-то такое по радио, что мне захотелось записать с комментариями что ли - ... ... тут же и забыл (оно же все время дальше, дальше вещает). Ну ладно, если я это забыл... - а вот и вспомнил: очень хорошо Ельцин придумал Совет при себе из партий сделать. Там у него будет возможность подрессировать этого петушка Зюганова. Это с точки зрения тактики. Но и с точки зрения истины, это хорошо. Все партии, как бы символизируя все точки зрения, представлены будут. И еще меня поразил кавказец, Ибрагим Ибрагимович - возмущался, что сняли 7 генералов без суда (ему бы как кавказцу радоваться бы до потери сознания).

Ходил по городу и ездил на автобусе одну остановку, там телефон у стадиона висит и даже два телефона. Два раза туда добирался и только во второй раз дозвонился. Я хотел сказать - чтоб не приходили. Мне сказали, что «их нету». Слышно было очень плохо, как будто не с телефоном разговаривал, а с мясорубкой м она все слова крошит, крошит и буквочки идут одна за другой, но через одну, и все время 2-3 из одного слова в другое попадают, все время приходится кроссворды решать и обидно, что голос знакомый не узнаю, еле-еле поняли друг друга: они уехали - раз, и просил борща горячего и котлету горячую - два.

Хотел главу закончить, да пожалуй и закончу, упомяну только газеты здесь местные очень прокоммунистические, хоть бы одну заметочку с иной точкой зрения! Но чем хуже - тем лучше, сами себе надоедят и осточертеют.

Кое-что есть еще, но перенесу в следующую главу.

Подходя к больнице, я понял что-то, что не помню, но что-то очень хотел записать. Сейчас остановлюсь и пойду... Я понял, что такое виртуозные места в музыкальных концертах какого-нибудь инструменталиста. Раньше, что я знал?: сложны?... сложны, трудны? ... трудны, быстрые? быстрые.

Зачем? ..... ..... ........ .............. ( - вот тут ответ был неверно сформулирован Консерваторией). Показать свое мастерство. (Раньше я догадывался, что это особого рода повествование в особом состоянии души, но теперь понял какое состояние - когда быстро, потому что взволновано ведется повествование, но параллельно возникают и множатся отступления, когда чудо случайно какого-то решения придает чуть видимую структуру [тогда поток сознания как бы еще на ходу и себя познает и помогает увидеть конструктивно, т. е. с какими-то повторениями или закономерностями иными] вот это и есть виртуозные места в музыке и понял я это, потому, что вспоминаю, и вспоминал одну из глав этой повести и думал, а зачем так сложно? а может в будущем по проще бы? а может на полениться и переписать попроще? нет, а оказывается - нет и нет: такие места надо специально придумывать, как овраги и ручьи, и горки - архитектору, если их нету, а писателю тоже если их нету, а тут сами из под пальца скачут, ну так теперь, и черт с ними, пусть скачут, уж теперь я хоть понимаю, что это и за то спасибо судьбе).*

——————————-

*для того читателя, что не может читать такие длинные рассуждения, (я и сам почти такой чаще всего) то вкратце последняя мысль на последней странице была о том, что архитектору надо придумывать ручьи и горки, если ландшафт скучен от природы в той местности, где он трудится над своим произведением (дом, ансамбль, город, улица) - аналогично и писателю надо что—то подобное создавать и внутри своего произведения и композитору и в этом секрет трудных и виртуозных мест.

Будто и не моя вовсе жизнь там проходит, когда окна створки, двигаясь, покажут - то движение моих рук, то голову, наклоненную над чашкой, то от цветка пальцы отщипывают в букетике зеленые листья.

Это вчера я нашел чистотел, уединился около нового корпуса, еще пустынного, не отделанного, но со стеклами уже - постелил лопухи на ступени цементные, сел в своем черном трико, снял носки и между пальцев ног красным соком чистотела - даже обжигало! Ну, на ночь для прохлады, даже и по листочку приложил. Уже и ничего и не зудит, и не беспокоит.

Из топотов, и парящих лепестков или перышков голубиных голосов... сотворилось видение и - под полотенце оранжевое мне впорхнуло (которым я голову накрываю, что бы зуб бы не разболелся) и вот, и сотворились: Танище и Юрище! Сыр принесли. Журнала два принесли. И цветные репродукции со стихами. Это развлечение для зав отделением, пусть у себя в кабинете полистает. И поразглядывает. Будет у нее странное занятие. А я думал о ней еще так сегодня: она жизнь проводит садовником странным, изучающим и наблюдающим какие-то цветы в грудных клетках, которые там дышат по-своему - а люди с глазами и ртами думают, что это они сами дышат и им все надо советовать, как с теми дышащими цветами обращаться, а они забывчивы и туповаты.

-Ну, - скажу, - а как Вы к музыке относитесь? В гости заходите, кассету послушаем, где я концерт для ф-но играю...

Но сказал так:

-Там еще музыка упоминается, концерт для ф-но... но есть кассета, придете в гости, можно будет послушать. Так что читайте, развлекайтесь, там и проза и стихи есть...

Проветрился с Танищей до дома. Она мне яйца сварила. Я сидел в саду, садом любовался, подпер смородину, чтобы не мешала ходить, увидал сигареты и мундштуки во «французском домике» (это так я один сарай обштукатуренный назвал приехав из Франции и покрасив деревяшки потемнее, а косяк двери, торец - даже просто черной краской), вышел из него с омерзением, даже шезлонг лень было вытаскивать от туда - вот такое было омерзение. На обратном пути иду как облако над землей, парю... а бедные курильщики, по себе помню, тащут в каждом сантиметре тела - гири металлические, 3О пудов вместе наберется. Это Маяковский не случайно написал «я не мужчина, а облако в штанах». Какая легкость парения над землей! Когда не куришь, ну и поэтично глядишь на вещи... неужели это моя прощальная песня чистой груди и чистому дыханию и скоро закурю? Грустно. Я поборюсь все-таки немного за того «мальчика поющего в пустой комнате». Вот как надо назвать эту повесть.

Решил на предыдущей главе повесть закончить. И вчера ничего не написал. Целый день дождь шел. Я валялся. Радио слушал (скучища - это западное, а наше послушал, еще хуже, скучища с блевотинкой; почему? вот почему: западное «Свобода» уже одним меня раздражает, что кричало 7О лет: Занавес железный! железный занавес! Нарушение прав человека! Но вот теперь сын (мой приятель) приглашает мать в США повидаться ... - США не пускает и нарушения прав нету, занавеса нету, а что есть - мошенничество и фальшь; слово «фальшь» неудачно написал, оно вот сейчас пригодится, наше радио слушал и все такие голоса и вежливые, и нежные - приторные кошмар; если западные радиостанции кое-где обманут и слушать кое-как можно, наши, может, кое-где правду и говорят, но слушать не могу. Не берусь клясться и божиться кто сколько врет, могу только впечатление высказать.

Но не только радио слушал и спал, еще написал несколько стихотворений от скуки, вот они:

СМОТРЮ ВО ДВОР БОЛЬНИЦЫ

ВО ВРЕМЯ ДОЖДЯ

Паворотти поет и поет

дождь шелестит

мальчишка на велосипеде

не обращая вниманья

на дождь что идет

кому-то в окошко свистит .

несколько десятков

серых людей

бегали: налево направо

и вбок и кругом...

вдруг в момент исчезли

как будто их сдунуло ветром!

и действительно это ветер

и капли и лужи асфальта .

некоторые люди наверно

мысленно пишут стихи

(и даже не знают об этом)

это те кто ходит

на концерты

выставки:

они испытают

вспышку чувства...

о чем-то подумают...

о чем-то помечтают

или пожалеют...

и на что-то понадеются .

КАК СТРАННО

Под деревом

сухо

приятно

на палку руки поставить

и следить

за шуршанием капель

(а рубашка у человека

такого же цвета как небо)

Под деревом

не капает почти что

приятно

составить компанию

с незнакомым совсем человеком

и слушать шуршание капель

(а пиджак почему-то

у человека

как кора у дерева этого...)

Под деревом видно

как капает сильно вокруг

завтра и я посижу там

и там погуляю

(а цвет волос у меня

...как ни странно...

как лавка

на которой те люди сидели) .

Пытаюсь к речке пройти, хотя уже давно пора возвращаться, какая-то «согнувшаяся» старушка кричит мне:

-Чего это Вы пишите?

Я спрашиваю тоже:

-А чего Вам?

Спешит ко мне, на ходу приговаривая:

-Я вижу у Вас тетрадь в руке... Чего вы пишете?

-Я пишу свои мысли.

-А я думаю по газу чего-нибудь..., - говорит она и отстает, итак я был похож на инженера для нее, думала новые проекты составляю.

Вот я дошел. Но ошибся, увидев речку, повернул под аккомпанемент: «Му!» - которое кружилось над величавым оврагом, как птица.

Так... опять эта старушка.

-Это Вы меня спрашивали, что я пишу?

-Ага.

Находясь в шаге от меня, она потребовала правды:

-Ну, правда, а?

-Правда, - говорю, - мысли пишу.

...

Вот это то место, где мы с ней встретились, но ей лужа вот эта большая мешала до меня добраться...

Ну, вот и больница...

...Ах, какая дверь у маленького домика слева, на той улице! - не выдержал, приблизился, нарисовал... на последних штрихах поднимаю голову: двери нету!? - вместо двери женщина домашняя стоит в фартуке. Я, объясняя, дополняю последние штрихи:

-Вы шутите или правду говорите?

-Я всегда правду говорю, - отвечаю я, и ухожу.

***

И уже на лестнице: мальчик бурчал в космос (тетка его не слушала, что за руку его выводила), он был так мал, что мог бы сквозь перила пройти по лестнице, а она возвышалась, как гора над ним, но он бормотал что-то сам себе под нос, но слова какие-то хоть и тихие, но грандиозные по смыслу, он что-то такое утверждал сам себе, но мысль его прямо уносилась в космос куда-то:

-Машина это только машина и все, а человечек, это все-таки человечек! ...

То ли мне сон снится, что я не курю и так я боюсь и хожу тихо и движений резких не делаю, чтоб не задеть чего-то такое, чтоб не очнуться, не встрепенуться и не закурить... боюсь чтобы и меня не окликнули резко и не разбудили - нет, в этом мире мне нравится, где я не курю: и листья тише шуршат от капель (нежнее), и солнце светит не просто нахально (а с лаской) и т.д. Я так уже принежился в этом мире.

Или наоборот это и есть бодрствование, а эти прикладывания к струйке ядовитой никотина — это летаргический сон с кошмарами, тогда можно и прыгать, и молотком в кастрюлю стучать, и приговаривать: «Не сплю, не в кошмаре пока!»

Как бы то ни было, наслаждаюсь своим положением: все равно есть эта коробка с цилиндриками или нету, и сколько дали, и сколько осталось, и взял ли свою зажигалку...

Если выхожу теперь в сад (то не к коробочке) или собираюсь только (то не к цилиндрику), а сад - это сад теперь один на один со мною.

Задумался, сижу, дыхание слушаю свое, а чего его слушать? Нет, оно не передаваемо, его можно слушать с упоением, как ручей, как печку, как костер, море, птиц, кузнечиков - подлинная музыка жизни без искажений, чистая как любящая жена, на ее ложе только она и ты и наше дыхание - разве можно представить вторжение в эту волшебную область чужих прикосновений?

Что же стоило мое 3О-тнее пребывание в плену в этом царстве, где что-то, может быть, и проглядывало в мои глаза и уши из окружающего мира, но обязательно через этот «Демпинговый контроль» - наоборот, через струйку ядовитую воздуха, которая или входит в тебя и ты думаешь, как хорошо, глядя на небо и перекинув ногу за ногу, или выходит из тебя и ты думаешь, как хорошо... А со стороны только теперь, с горькой усмешкой сочувствия, глядишь на планету с этими мудрыми или кокетливыми движениями рук и голов в ожидании или уже в облаке этой едкой мерзости, которую и регулировать-то невозможно, ее или всегда мало, или тошнит от того, что перехватил. Ах, перед каждым абзацем я сижу и дышу и прислушиваюсь и не шороха к этой нежной песне моего дыхания ни шороха слушать бы да слушать, ей же миллионы лет, а «той» хрюковине лет 2ОО, ну 3ОО - это же Петр чуть ли не кораблями стал табак возить из Европы... Пойду-ка, повесть оставив, прогуляюсь по дому, на ходу ощущая легкость любого движения, как музыку, а дыхание, как песню, и все это я..., с низу до верху, тысячи я... и от лева... до права...- это я ... там все во мне сидит... их много... и радуются вместе со мной, и прислушиваются к новой и чистой эпохе.

Подпись: ...если труба, которая сидит в голосе президента своими тембрами и звоном говорит вот мол мы о вас печемся и заботимся - будьте покойны! то голос генерала трубит и звенит другое своими львиными раскатами: да мы вас всех передавим, кто рыпнется!
Народ на всякий случай не проголосовал за давителя ...

3О июня ~ 1 июля 1996 г. Елец

1996 г. Елец